Б. П.
И. Т.: Говорят, что Ленин так удался Солженицыну, вышел как живой потому, что он описал в Ленине себя.
И. Т.
Б. П.: Люди, так говорящие, забывают или просто не знают, что в искусстве всякий портрет – это автопортрет. Таковы механизмы искусства. Те же люди говорят, что Солженицын разоблачил себя в «Архипелаге» – и сценой с немцем, несшим его чемодан, и сюжетом о вербовке его лагерным «кумом» в доносчики.
Б. П.
И. Т.: Вот мы и вышли к главному, пожалуй, сочинению Солженицына.
И. Т.
Б. П.: «Архипелаг», как и «Один день Ивана Денисовича», но с другой художественной стороны, – настолько бесспорное произведение, что его объяснять или тем паче оправдывать совершенно ни к чему. Нужно только увидеть его в плане солженицынской поэтики. Это вот и есть работа по рецепту Мандельштама: эпос, агиография, Четьи-Минеи. Эпос коллективной судьбы. Но и присутствие некоего эпического героя, колоссального духовного руководителя, Моисея, ведущего народ свой сквозь адову пустыню. И этот вождь – сам автор, конечно. И главное, самое интересное: автор себя-то и считает главным грешником, главным виновником – с себя и начинает работу покаяния. Такова глава «Голубые канты» в первом томе. Каждый из нас может сойти в ад – и не только мучеником, но и палачом, не жертвой, а чертом. Тут-то и рассказывается о том, как арестованный Солженицын заставил нести свой чемодан пожилого пленного немца. И Солженицын кается – один за всех. «Архипелаг ГУЛАГ» – акт национального покаяния, произведенного одним человеком, одним за всех.
Б. П.
Вот центр феномена Солженицына. Он один взвалил на себя всю драму, весь ад русской истории. Вот его масштаб, вот колоссальный его размах, вот его место в русской жизни, сопоставимое разве что со Львом Толстым.
И еще один сюжет в той же главе «Голубые канты»: Солженицын рассказывает о некоем своем знакомом давней молодости, хорошем парне, ставшем, как он узнал, гебешником. Солженицын через много лет захотел с ним встретиться – посмотреть, не испортила ли его дьявольская работа. И – нет, всё такой же милый человек.
И тут, Иван Никитич, – хотите верьте, хотите нет – разгадка необычайного события: встречи Солженицына с Путиным. Он все еще надеялся на лучшее.
И. Т.: А вот вернемся на минуту к Бродскому, вокруг которого сейчас сложилась совсем уж парадоксальная ситуация: он вдруг стал любимым поэтом и чуть ли не знаменем воинственных русских националистов. А два его стихотворения «На смерть Жукова» и «На независимость Украины» делаются чуть ли не гимнами этого лагеря. Как вы такое объясните?