Что ж, видно, она очень ласковая и гостеприимная, эта новая хата, если смогла собрать возле себя и рассмешить столько детей!

— А кто вот этот весельчак? — показываю я Свете другую, немного пожелтевшую уже фотокарточку, где тоже широко и беззаботно смеется (рот — до самых ушей!) курносый мальчишка.

— А неужели не узнаете? — не сразу говорит Света.

— Разве его узнаешь, если он смеется так, будто только что смешной блин проглотил.

— А вы все равно узнайте! — настаивает Света.

Когда я все же сдался и сказал, что ни за что не узнаю этого вихрастого мальчика. Света подсказала:

— А вы в сени загляните. Он там печенку жарит. Это же наш дядя Вася…

Да, это действительно дядя Вася. Василий Семенович Кавецкий, заслуженный колхозник. Тот, что вот сейчас умело хлопочет возле плиты, где весело шипит сковорода. Как же это я его не узнал? А можно было отгадать: вон ведь и нос тот самый, и рот похожий, и глаза те же — в них уже можно увидеть ручеек той доброты, которой обрадуются люди в его зрелом возрасте.

— А это моя старшая дочка, Рая, — неожиданно из-за наших плеч подсказал Петр Дмитриевич, который незаметно подошел к столу.

У маленькой девочки, как это чаще всего бывает на фотокарточках, немного неестественная поза. Девочка сидит очень прямо, слишком напряженно смотрит в объектив. В строгом школьном платьице с белым передничком. И сама — такая уж строгая.

— Тогда Рая еще в школе училась, — добавляет Света.

Да, тогда, когда фотографировалась, Рая еще не знала, кем она станет, что будет делать после школы. Может, даже и она мечтала (кто из девчат, скажите, не лелеял такой мечты!) о шумном успехе артистки. Не знали еще, какой путь в жизни изберет дочка, и сами ее родители.

— Теперь уже Рая академию Горецкую окончила. Бригадиром совхоза в Могилевской области работает. Приезжает иногда на выходной домой и плачет: «Трудно, папочка». Мужчины там, как и всюду, конечно, грубоватые, матюкаются. А она ведь девушка стеснительная. Если бы мужчина, так тот нашел бы, понятно, покрепче слово в ответ, а она, кроме слез, ничего другого не придумает. Я ей и говорю: «Что поделаешь, доченька. Надо терпеть, надо приучать мужчин к культуре. Ты так себя поставь, чтобы они стыдились при тебе плохое слово сказать». — «Стараюсь, папочка», — говорит она. «И как — выходит?» — «Иногда выходит, папочка».

— А это тоже мои сестрички, — перевернула страницу альбома Света.

— Бедненькие! — Голос у Петра Дмитриевича неожиданно задрожал. — Они такими же маленькими навсегда и остались. Одна, Зинка… ага, вот эта… в Оршице утонула. А другую, Люду… ага, вот эту… автобус на шоссе подбил. Иду я на обед, вижу — посреди дороги что-то собрались, кричат. Подошел ближе, гляжу — а это моя дочка на асфальте в крови лежит. Дальше не помню уже, что было. Лена мне потом рассказывала. Говорит, увидела и испугалась: «Боже-боже, чего это мой стоит на шоссе и волосы на себе рвет?»