В ходе обсуждения Владимир Кржевов напомнил о еще одном упреке, который Гуревич предъявлял Баткину, — упреке в том, что Баткин изучает только культуру рафинированных верхов и потому его выводы нерепрезентативны. Ольга Бессмертная, поясняя концепцию Гуревича, процитировала его определение историка: интеллигентный человек, который умеет разговаривать с тем, кто стоит ниже его на социальной лестнице, и задавать ему вопросы. Она же уточнила, что Гуревича и Ю. Л. Бессмертного смущала «штучность» баткинских анализов, наводившая на мысль об их ненаучности.

Завершил конференцию доклад Александра Дмитриева (НИУ ВШЭ) «Л. М. Баткин и марксизм». Дмитриев пояснил, что это название — парафраз названия знаменитого доклада М. Л. Гаспарова «Лотман и марксизм». Гаспаров выделил в нем черты творчества Лотмана, восходящие к марксизму: 1) объективность, ориентация на научность; 2) имманентность анализа и секуляризм; 3) системный анализ; 4) диалектика и историзм как исходные методы. Баткин оценивал этот доклад очень позитивно. Поэтому, подчеркнул Дмитриев, говорить только об эволюции Баткина от марксизма к бахтинианству, как делали многие докладчики, недостаточно; нужно учитывать и противоход. Баткин (как и некоторые другие советские философы, такие как Мамардашвили или Ильенков) не отбрасывал Маркса, а преодолевал его. Неточно было бы ограничивать марксизм Баткина только ранней книгой о Данте; тот марксистский мыслительный ход, который использован в этой книге (Данте как представитель социальности своего времени), оставался важным для Баткина до самого конца. Дмитриев решительно возразил против мысли о двух Баткиных, из которых первый был марксистом, а второй — бахтианианцем; по его мнению, следует говорить о постоянно длившемся сложном диалоге Маркса и Бахтина в сознании Баткина. Хотя, разумеется, нужно уточнять, о каком именно марксизме идет речь, потому что марксизмов и у нас, и на Западе было много и Баткин отстраивал себя на фоне других, гораздо более традиционных советских итальянистов, таких как М. А. Гуковский. Не совпадало баткинское понимание марксизма и с тем, какое исповедовали Михаил Лифшиц и люди его круга (впрочем, это расхождение Дмитриев объяснил скорее биографическими обстоятельствами; по его мнению, в рамках «альтернативной истории» можно предположить, что если бы Баткин на раннем этапе попал в круг «Нового мира» времен Игоря Саца, то сделался бы «лифшицианцем»). Баткинское понимание марксизма Дмитриев сблизил с концепцией Карла Мангейма и привел одну любопытную библиографическую деталь; она и стала тем самым частичным опровержением тезиса о невостребованности работ Баткина на Западе, о котором я упомянула выше. В ходе работы над монографией о ранней франкфуртской школе Дмитриев обратился к книге Вольфганга Эссбаха о младогегельянцах (1999) в надежде найти там ссылки на другие исследования, посвященные социальной истории группы интеллектуалов, и нашел… ссылку на немецкий перевод книги Баткина о стиле жизни и стиле мышления итальянских гуманистов. Наконец, еще один извод марксизма — тот, который репрезентируется именем Антонио Грамши, — следует отнести по разряду «невстреч»; ссылок на грамшистские идеи и категории Дмитриев у Баткина не обнаружил и предположил, что место Грамши занимал Ленин, которого Баткин судил, отмежевываясь от шестидесятнических иллюзий и видя в нем трагическую фигуру — смесь Пугачева и Штольца. Многие современники упрекали Баткина в элитизме, в том, что он интересуется только культурой высоколобых, однако Дмитриев не согласился с этой точкой зрения: от Юрия Буртина и «Нового мира» Баткин воспринял демократическую струю; его интересовали не только Бродский и Тарковский, но и Шукшин; этот интерес, конечно, не сводится к марксизму, но в макроисторической перспективе связан с духом 1968 года, с поворотом к исследованиям социальности.