Белинский насмехался над теми, кто считал, что человек, одетый в сюртук, уже не русский, и что «русский дух дает себя чувствовать только там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая капуста»^{494}. Россия, писал он, принадлежит к Европе «по своему географическому положению, и потому, что она держава христианская, и потому, что новая ее гражданственность — европейская, и потому, что ее история слилась неразрывно с судьбами Европы». Не стоит бояться, что европейские преобразования поглотят Россию. Она достаточно независима и способна воспринимать и перерабатывать чужой культурный опыт, не причиняя вреда своей природе, так же как «пища, извне принимаемая человеком, перерождается в его кровь и плоть и поддерживает в нем силу, здоровье и жизнь». Эти слова Белинского в точности выражают то, что было сделано Петром Великим^{495}.

Константин Кавелин, преподававший историю отечественного права в Московском университете, попытался опровергнуть исторический анализ славянофилов в большой статье, опубликованной в «Современнике» в 1847 г. под названием «Взгляд на юридический быт древней России». Кавелин утверждал, что родовой принцип как основа правового сознания очень давно был заменен индивидуальным принципом благодаря введению христианства и реформам, проведенным государством, особенно Петром Великим. В России сильное государство ответственно за прогресс, цивилизацию и, как это ни парадоксально, за индивидуальную свободу человека^{496}.

Работа Кавелина вызвала большой интерес и дискуссию. Московский помещик Юрий Самарин, славянофил по убеждениям, написал опровержение на статью Кавелина. Дискуссия имела непосредственное отношение к спорам 1850-х гг. об отмене крепостного права. Кавелин выступал за постепенные общественные перемены, проводимые сверху монархом-реформатором, поддерживал частное предпринимательство и позицию мелкопоместного дворянства как гарантию культуры и цивилизации.

В то время мало кто разделял умеренную позицию Константина Кавелина. Не соглашался с ним и Александр Герцен. Незаконный сын московского дворянина, активный участник западнических кружков, горячий сторонник немецкого идеализма и французского социализма, Герцен был откровенен в своем отрицании самодержавия, крепостничества и полицейского произвола. В молодости, как истинный гегельянец, он верил в то, что социализм французского мыслителя Сен-Симона сможет привести Абсолютный Дух в Западной Европе в царство свободы и справедливости. Эти убеждения дважды стоили ему ареста и ссылки, во время которой мелкий чиновник Герцен мог убедиться в силе личного произвола, процветавшего в николаевской России.