Я не жалею о жизни, которая должна бы была протечь без деятельности и пользы; только одно желание еще живо во мне: последний раз вздохнуть на свободе, взглянуть на светлое небо, на свежие луга, увидеть дом отца моего, поклониться его гробу и, посвятив остаток дней сокрушающейся обо мне матери, приготовиться достойным образом к смерти.

Перед ВАМИ, ГОСУДАРЬ, мне не стыдно признаться в слабости; и я откровенно сознаюсь, что мысль умереть одиноко в темничном заключении пугает меня, пугает гораздо более, чем самая смерть; и я из глубины души и сердца молю ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО избавить меня, если возможно, от этого последнего, самого тяжкого наказания.

Каков бы ни был приговор, меня ожидающий, я безропотно заранее ему покорюсь как вполне справедливому и осмеливаюсь надеяться, что в сей последний раз дозволено мне будет излить перед ВАМИ, ГОСУДАРЬ, чувство глубокой благодарности к ВАШЕМУ НЕЗАБВЕННОМУ РОДИТЕЛЮ и к ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ за все мне оказанные милости.

Молящийся преступник

Михаил Бакунин14 февраля 1857 года».

Рапорт коменданта и письма Бакунина были получены в III Отделении 16 февраля. Этим днем помечена запись князя Долгорукова на рапорте: «Всеподданнейшее письмо на имя Государя Императора вручено мною Его Величеству. 16 февраля». Через три дня оно вернулось в III Отделение со следующей резолюцией Александра II: «Другого для него исхода не вижу, как ссылку в Сибирь на поселение». Некоторые подробности и пояснения к этой царской резолюции мы находим в следующей собственноручной карандашной записке князя Долгорукова, по которой III Отделение должно было произвести исполнение. Записочка составлена 19 февраля: «Поручить ген. Троцкому, чтобы он от меня объявил Бакунину, что я получил его письмо и поставил себе долгом немедленно повергнуть на высочайшее воззрение то, которое он просил меня вручить Его Величеству. Государь Император изволил с благоволением прочесть оное и, надеясь на искренность чувств, в нем выраженных, готов облегчить участь Бакунина, но не иначе признает возможным это сделать, как, освободив его из крепости, разрешить, чтоб он был послан в Сибирь на поселение. При этом самому Бакунину представляется или принять предложенную ему милость, или остаться в Шлиссельбургской крепости на том же основании, как теперь. Согласно с вышеизложенным составить отзыв к ген. Троцкому, присовокупив, что я о последующем ожидаю его уведомления для всеподданнейшего доклада».

20 февраля (№ 411) было отправлено соответствующее письмо коменданту крепости. На следующий же день комендант объявил Бакунину о решении его участи. Несколько черточек, свидетельствующих о чувствах, с какими Бакунин принял весть князя Долгорукова, мы можем извлечь из рапорта коменданта и из приложенного при рапорте письма Бакунина к шефу жандармов. Комендант докладывал (25 февраля): «Всемилостивейшее облегчение участи, изъясненное в предписании за № 411, от имени Вашего Сиятельства объявлено мною Бакунину. С благоговением и глубокою, сердечною благодарностью приняв оное, убедительнейше просит меня дозволить письмом излить искреннюю свою благодарность за благосклонное внимание Вашего Сиятельства; убедясь доводами, представляемыми им, я решился без испрошения соизволения на написание письма, в сем только единственном случае дозволить ему, которое имею честь на благоуважение Вашего Сиятельства представить».