С наибольшей наглядностью эта тенденция сказалась в режиссуре Станиславского с первых же его самостоятельных режиссерских работ в Обществе искусства и литературы. Когда читаешь сейчас его план постановки толстовских «Плодов просвещения» (1891), кажется, что он создан в наши дни, — с такой отчетливостью в нем вынесено на поверхность и воплощено в режиссерской ткани спектакля противопоставление разных социальных групп персонажей комедии. Недаром этот план Станиславского был целиком воспроизведен через шестьдесят лет в новой мхатовской постановке тех же «Плодов просвещения» (1951) и ничего не потерял в своей свежести и художественном блеске.
Еще интереснее в этом отношении его постановка «Отелло» (1896) со знаменитой сценой народного восстания на Кипре. Сцена эта, отсутствующая у Шекспира, была создана Станиславским чисто режиссерскими средствами и занимала центральное место во втором акте, бросая свой отблеск на все последующее действие трагедии.
Стремление ввести в драматическое действие в их наглядном сценическом воплощении скрытые социальные силы, определяющие жизненную судьбу каждого отдельного человека, пройдет сквозной линией почти через все режиссерские работы Станиславского, вплоть до «Дней Турбиных» и «Бронепоезда» — в современной драме и «Горячего сердца» и «Женитьбы Фигаро» — в классике.
Но глубже всего и органичнее для самого себя раскрывается Станиславский как художник нового века в его актерских исканиях, с которых он и начинает свою жизнь в искусстве.
Это — его жизненная и духовная биография, «история его собственной души», по выражению Гоголя, и одновременно история тех его современников, которые были близки ему по духу и по исторической судьбе.
В этих его многолетних актерских «странствиях» в поисках своей творческой индивидуальности Станиславский сформировался как личность, как художник, со своим «верую» в жизни и в искусстве, со страстной убежденностью в высокой общественно-нравственной миссии артиста в современном обществе.
В этом отношении актерская деятельность Станиславского является первоначальным источником или, точнее, зерном, из которого вырастает все его многоплановое творчество.
2
У самого Станиславского не было сомнений на этот счет. «Я актер по природе»{99}, — писал он в письме к Немировичу-Данченко в 1905 году и впоследствии не раз повторял это свое утверждение, считая актерство главным делом своей жизни.
Все остальное в своей театральной деятельности, вплоть до режиссуры, он считал вторичным, производным от актерского творчества.