Подольский встал и сказал:
— Значит, так — он упал с кровати и разбился. Чтобы все так сказали!
Каждый отошел к своему месту, делая вид, что не замечает распростертого на полу тела. Все сидели молча.
Конвоиры, войдя в камеру во время обеда, вызвали тюремное начальство. Составили акт. Затем каждого заключенного стали «выдергивать» на допрос. Но никто не раскололся…
Однажды, когда всю камеру вели в баню, Алексей натолкнулся на Розенфельда. Он едва узнал Григория — такой он был осунувшийся, похудевший и подавленный. Он медленно шел, сопровождаемый двумя конвоирами, держа в руке пакет со своими личными вещами. Алексей хотел было подать ему знак, но Розенфельд шел, низко опустив голову, не глядя по сторонам, не желая никого видеть.
Вернувшись в камеру, Алексей начал размышлять, куда вели Розенфельда. С одной стороны, его могли направить в другой изолятор, а могли и выпустить…
Вечером дверь в камеру открылась, и «вертухай» выкрикнул:
— Синицын, с вещами на выход!
Сокамерники удивленно посмотрели на Алексея — неужели выпускают?! Алексей вышел в коридор. «Вертухай» обыскал его, еще раз спросил фамилию, посмотрел в документы и сказал:
— Вперед!
Они миновали два отсека и вошли в небольшое помещение, с каждой из сторон которого находилось по нескольку камер. Они имели странную нумерацию. Алексея подвели ко второй. «Вертухай» открыл дверь и сказал:
— Заходи.
Алексей вошел. Здесь на полу сидели человек шестнадцать, каждый из них держал в руках вещи. «Значит, «сборка», — понял Алексей. Здесь заключенные ожидали направления либо в другие камеры, либо в другой следственный изолятор, либо в колонию.
Никто не разговаривал, только трое шептались между собой. Горела тусклая электрическая лампочка, закрытая металлической сеткой.
Алексей сел и стал осматривать присутствующих. Вдруг он заметил, что в углу, низко опустив голову, сидит мужчина, очень похожий на Розенфельда. Алексей всмотрелся. Да, это был он.
Алексей встал и начал ходить, как бы разминая затекшие ноги и все время посматривая в сторону Григория. Но тот головы не поднимал. Наконец Алексей подошел к нему и как бы случайно опустился рядом. Тот оставался безучастен. Тогда Алексей толкнул его ногой. Только тогда Григорий медленно, с испугом поднял голову. Глаза его расширились. Но он продолжал молчать.
— Гриша, ты что, не узнаешь меня? — спросил Алексей тихо.
— Узнаю, — медленно, как бы через силу, проговорил Розенфельд.
— Как ты?
— Жив пока…