-…истинный английский джентльмен, - договаривает за него Сяо Цзань и смеется, - Для меня ты всегда был именно таким.

-Да брось…

-Нет, правда, - он переворачивается и смотрит на него с бесконечной нежностью, - Хочешь, я буду звать тебя так? Оскар. Всегда только Оскар? Ты сам не заметишь, как станешь лучшей версией себя. В тебе все это есть, дорогой, и блеск, и безупречность, и изящество. И, уж я знаю, ты настоящий джентльмен. Просто не веришь в себя.

Цзячонг улыбается и целует омегу, а тот распевает на все лады:

-Оскар, Оскар, любимый Оскар, мой единственный дорогой Оскар…

Так родилась будто бы вторая личность Сяо Цзячонга - его лучшая часть, которую видел в нем пока что только его любимый человек. Но имя действительно прижилось, и юноша часто так называл его, вперемежку с его настоящим именем.

Прошедшие четыре года были самыми счастливыми в их жизни. Конечно, они ссорились, били посуду, орали друг на друга и мирились с помощью секса или милых подарков. Во время ссор альфа уходил, хлопнув дверью, омега напивался, они попадали в переделки, из которых порой лишь чудом выбирались без последствий. Каждые каникулы оба возвращались в Китай, а потом снова спешили назад, в Шотландию, где чувствовали себя свободнее, счастливее, в большей степени самими собой. И фоном, параллельно с их обычной жизнью, бытом, учебой и отдыхом, красной нитью шла постоянная, нескончаемая тревога, которой не было конца. Оба чувствовали и понимали, что их счастье конечно, что в любой момент они могут узнать, что господин Сяо нашел сыну нового мужа, что юноша уже с кем-то заочно обручен. Сказка могла закончится в любой момент и, чем ближе было окончание учебы омеги, тем более нервным и злым тот становился, тем более молчаливым и мрачным становился Цзячонг. Их счастье заканчивалось, выходило, истончалось. Перспектива возвращения в Китай, в ту клетку, из которой они вырвались ненадолго, кольцом сдавливало горло. Выпускной Сяо Цзаня был для него совершенно не радостным событием, а в ночь перед отъездом с ним случилась истерика.

Он рыдал, прижимаясь к груди Сяо Цзячонга, а тот только обнимал его крепче и ни о чем не спрашивал, потому что ему все и так было понятно. У самого на душе было настолько тоскливо и гадко, что хотелось выть и долбиться в стену кулаками, но вместо этого он прижимал своего омегу к себе крепче и просто молча укачивал его, как ребенка. Отчасти, ребенком он останется для альфы всегда.

Наконец, в начале восьмидесятых пара вернулась в Китай. А-Цзаню было двадцать два, он был омегой в полном цвету, молодой и сочный жених с богатством, блестящим образованием и манерами. Глядя на то, каким красавцем стал его любимый, Цзячонг ревниво тосковал по тем дням, когда юноша был еще зелененьким стебелечком. Мужчине казалось, А-Цзаня хотят все, он постоянно ловил на нем хищные взгляды голодных альф, он не знал, что предпринять, как оградить любимого от этого и оставить его за собой всегда. Был один способ - метка, но господин Сяо убил бы его на месте, выкинь он такое, да и в его физическом состоянии метка могла и не сработать. У него даже не возникало порыва поставить ее, как и не возникало гона - это то, что ушло из жизни альфы навсегда.