Теперь ее губы скользили по его груди, и он ахнул, когда ее рот накрыл его сосок и жадно всосал его. Его член решил ожить именно в этот момент, он осознал, что отчаянно желает выжить, чтобы любить ее всю оставшуюся жизнь

Но только так, чтобы Хаос всецело принадлежала лишь ему одному, находилась в долгу перед ним, слушалась его. Не Мастера. Это требовало от него изменить всю ее жизнь, в течение которой ей промывали мозги, и единственное, что могло совладать с этим, — это их любовь.

Это был их единственный шанс. Он должен был воспользоваться им, чтобы разрушить весь этот культ до самого основания.

— Я здесь для того, чтобы прийти ему на смену, — едва слышно произнес он, когда ее алчные поцелуи спустились еще ниже по его телу.

Внезапная мысль, что она могла ласкать ртом это чудовище таким же интимным способом, заставила его застыть на месте в безмолвном гневе. Он принудил ее подняться и поцеловал, позволяя выплеснуться его отчаянной страсти к ней.

— Я здесь для того, чтобы забрать тебя, понимаешь? Ты моя жена, ты моя. Теперь ты принадлежишь мне. Мастер даровал тебя мне, он не может изменить этого сейчас, это незыблемый закон. Понимаешь?

Она кивнула, задыхаясь и смотря ему в лицо, когда он обхватил ладонями ее голову, сначала пройдясь поцелуями по ее подбородку, затем спустившись к губам и нежной шее.

— Я твоя, — прошептала она еле слышно. — Я твоя.

Он вновь вернулся к ее губам.

— Я знаю, что ты моя, — произнес он, показывая ей своими отчаянными и страстными поцелуями то, насколько хорошо он понимал это, нуждаясь в том, чтобы она почувствовала и увидела, насколько четко он осознавал это. — Я предложил тебе провести со мной весь остаток жизни, даря тебе любовь, ты слышишь меня? Никто и ничто не сможет изменить этого.

Ее ответ раздался приглушенным стоном, и Соломон воспользовался каждой каплей своего желания и погребенной жажды для того, чтобы укоренить правду так, что никакая сила или человек на земле не смогут уничтожить это, особенно Мастер.

— У тебя красивое тело, — проговорил он у ее губ, пока кончики пальцев скользили по напряженным пикам ее груди. — И оно всецело принадлежит мне, чтобы я мог любить его. Оно всецело мое.

Он склонил голову и глубоко втянул в рот нежную плоть, насколько это было возможно.

— Да, — всхлипнула она.

Уверенность в ее словах, произнесенных с придыханием, пробудила алчный голод в Соломоне, желание услышать их снова, поэтому он усилил свой натиск. Он посасывал ее грудь жестче, покусывая твердую вершинку зубами, пока еще больше подтверждений не сорвалось с ее губ, и она не выгнулась навстречу его ненасытному рту.