Дни будут дождливыми и пасмурными, и я буду думать — это плохо, значит, тебе сыро и холодно сегодня. Я буду смотреть на капли дождя, стекающие, как слезы, по оконному стеклу, я выберусь из дома под холодные струи и буду бродить и бродить под ними… я не заслужил домашнего тепла.

Будет снег, и он заметет твои следы, скроет от тех, кто захочет убить тебя.

Будет мороз, и твое тонкое тело будет содрогаться под его ударами… Боже, Боже, кто-нибудь, обогрейте моего любимого, я готов мерзнуть, пусть ему будет тепло, я готов голодать, пусть только он будет сыт…

— Гарри? — Гермиона коснулась его руки. — Все в порядке?

— Нет, — ответил Гарри, отодвигая от себя тарелку. Гермиона прикусила губу, взволновано глядя на друга. Он мог бы прочесть сейчас ее мысли — вне всякого сомнения, Гермиона подготавливала фразу вроде: «Ты не поможешь ему, если умрешь от голода». Только никак не могла придумать, как ее облечь в более мягкую форму.

— Ты не хочешь есть? — спросила она наконец.

— Нет, — Гарри встал. Гермиона схватила его за руку, как будто он собрался бежать.

— Гарри, ты не мог бы нам помочь?

— Нам?

— Мне и Сольвейг. Мы готовим Поисковое Зелье, но нам не все понятно…

— Тебе не все понятно? — приподнял брови Гарри. — Брось, не принижайся. И потом, я не могу, у меня есть дело.

— Какое?

— Я пойду в Запретный лес, искать Драко, — просто ответил он.

— Гарри, — прошептала Гермиона, — тебе же нельзя…

— Что поделаешь… — философски вздохнул он.

— Гарри! — она вцепилась в его руку так, словно он, по меньшей мере, собирался сей же час выйти на поединок с Вольдемортом. — Когда мы сделаем зелье… у вас с Драко кровь наверняка еще соединена тем зельем, что вам давал Снейп в прошлом году, когда ты воскрешал Драко… ты бы мог его найти…

— Гермиона, — Гарри наклонился к ней, чувствуя, как в груди закипает бешеная ярость. — Ты хоть понимаешь, что мы сидим тут, за столом, а он бродит в лесу, совсем один? Ты хоть соображаешь, что это…

— Гарри… — тихо перебила Гермиона, и голос ее был таким странным, и такой особенной стала наступившая вдруг тишина, что Гарри смолк и обернулся.

В дверях, уцепившись одной когтистой лапой за дверной косяк, словно в бесплодной попытке вспомнить, как это — быть прямоходящим, — стояло жуткое существо в серо-зеленой шкуре-чешуе. Ощеренная зубами безгубая пасть, узкие щелки ноздрей, острые когти, скособоченное, горбатое тело… Он был там, под этой жуткой оболочкой, и его серые глаза смотрели на Гарри с гротескной маски полузверя-полурептилии, но и тоска в них была животной.

— Мамочки… — громко сказал кто-то за столом Хаффлпаффа. Преподаватели, зашуршав мантиями, начали подниматься со своих мест.