Эсмонд делал все это не ради удовольствия. Это была своеобразная демонстрация. Без слов он говорил нам, что действительное отрицание Казановы, Дон Жуана, Фрэнка Хэрриса и других им подобных состоит в том, что их соблазнения женщин были оазисами целеустремленности и воли в пустыне анархии и недисциплинированности, они на секунду парили, как орлы, а затем вновь падали в болото. Эсмонд как бы говорил мне, что моя цель – оставаться в воздухе, в полете. Что бы мы сказали о генерале, который изгнал бы орды завоевателей, а затем отступил бы с завоеванной территории и позволил бы противнику немедленно возвратиться назад? Но именно это случается с человеческими существами, и они принимают это как должное. Эсмонд захотел продемонстрировать, что сексуальная интенсивность предлагает проникновение в суть откровений, таких же реальных, как мистические видения, и с ее помощью их гораздо легче достичь.

После пятой женщины секс вообще перестал интересовать меня. Я был ослеплен, поражен правдой, которая смотрела мне в глаза всю мою жизнь. Каждый раз, когда мы глубоко счастливы, мы знаем, что есть только одно добро – это сила воли, и только одно зло – это потеря воли. Если жизнь такая прекрасная, какую мы знаем в моменты наивысшего наслаждения, то тогда все препятствия преодолимы, и человек не может быть побежденным никогда. Я окинул взглядом эту комнату, полную обнаженных богинь, и глубокая радость охватила меня. Это были матери, потомки той расы, которую мужчины всегда порабощали и унижали. Я поклонялся им, как богиням. Их лоно является для мужчин входом в мир мечтаний, грез, величия, первозданной цели и предназначения, которое лежит за пределами материи. Я не видел никаких различий – между молодой и старой, стройной и полной. Желание служить им было надличностным и свободным от похоти и сладострастия. Я встал и взял за руку тонкую нервную девушку, ожидавшую меня, и пошел с ней в угол комнаты. Часть моего существа стояла за алтарем, драпированным в красный бархат, в храме, высеченном в песчанике. На мне была маска в форме головы огромной птицы. Сорок обнаженных женщин стояли в ряд перед паствой молящихся, их тела сверкали от масла, и каждая держала в руках фиал, в котором горела зеленая, искрометная, шипучая жидкость, природу которой я внезапно осознал.

Я проснулся в чудесном настроении от солнечных лучей, которые светили мне прямо в лицо. Все мышцы у меня болели, но тело мое звенело от сдерживаемой энергии. Я посмотрел на девушку, лежавшую рядом со мной, имени которой я не знал, – и почувствовал к ней острую жалость. Странно, но она оказалась девственницей. Она приняла меня в свое лоно, как мужа, но у меня уже есть жена Диана и дочь Мопси. Я не часто упоминал в своем повествовании о Диане, но я звонил ей каждый день и думал о ней всякий раз, когда у меня появлялась хоть малейшая возможность отдохнуть и расслабиться. В отличие от Эсмонда, я домашний любовник, и я хотел бы поскорее вернуться домой.