Рани Черных Каликамов опять же стремительно замолчала, и поспешила к девочке, которая полностью обретя себя, принялась шевелить руками, а потом и вовсе поднявшись с кушетки, села. Демоница приблизившись к кушетке, полюбовно огладила взлохматившийся хвост волос Влады книзу и добавила, обращаясь к сподвижнице царицы:

– А поколь прибудет златцвет…

– Поколь, – не мешкая, подхватила Травница Пречудная и ее мягкие черты лица, словно юницы живописались особой лучистой красотой. – Будем поить госпожу настоем из цвета молодильников и сердечника, как делали до этого. Я все принесла и расскажу.

– Сандхие… Все расскажешь Сандхие, – на едином вздохе молвила Кали-Даруга, прекращая тем разговор с альвинкой.

Сподвижница царицы низко поклонилась и было уже покинула комнату, когда ее остановила в проеме рани демониц, вельми как-то неоднозначно, отметив:

– Травница, – она чаще именно так… коротко звала альвов, тем точно подражая Богам, в частности Небо. – Передай от меня вашей разумной Знахарке, что у Вещуньи явственно наблюдается нервное истощение, и ей необходим отдых. И пусть пропоет ее успокоительными настойками. Не хватало, чтоб ваша царица днесь, на чужой планете, захворала. И вообще, до чего же вы альвы сушняки… Нешто не видно, по состоянию вашей старшей, что у нее нравственная усталость. Нешто неможно как-то помочь… дать отдохнуть. Словом передай мое негодование Знахарке, и коль не предпримет в отношении Вещуньи лечение, и та будет в том же состоянии, я непременно… Слышишь, непременно, о том доложу моему мальчику Господу Седми, а теперь иди, нечего тут проход занимать.

Травница Пречудная, дотоль стоявшая недвижно в проеме двери, при последних словах Кали-Даруги резко оглянувшись, с нескрываемым теплом оглядела ее и широко просияв, торопливо кивнув, немедля пропала в коридоре.

– Пойдемте, дражайшая моя госпожа, вам надобно отдохнуть, – меж тем протянула рани Черных Каликамов, и, подхватив на руки девочку, направилась с ней вон из залы. – Я вас отнесу наша достославная, бесценная госпожа.

Глава двадцать девятая

Глава двадцать девятая

Наутро Владелине не позволили подниматься. Точнее Кали-Даруга, как это умела она одна, убедила юницу воздержаться от движения, чтобы полностью восстановились пальцы, с каковых поколь не сняли твердого материала, теперь напоминающего по виду высохшую глину. Когда девочке сызнова натерли больную ногу до колена маслами, накормили и обрядили, рани самолично на руках отнесла ее вниз. Они спустились по лестнице, и, пройдя через дверь, что лежала супротив входной, вроде прячась под ступенями, вошли в небольшой садик. Невысокие деревца березы, колышущие листвой, скрывали своими рыхлыми повислыми кронами большую часть солнечных лучей, создавая внутри садика легкий сумрак и прохладу. По дорожке, усыпанной мелкими камушками, рани отнесла девушку вглубь садика к плетеному креслу, изготовленному из широких, гибких ветвей с высоким ослоном, округлыми подлокотниками и мягким сидением, слегка удлиненным так, чтобы на него можно было положить вытянутые ноги. В нескольких шагах оттого кресла поместился овальный прудик, ограненный по краю плоскими голышами и поросший плетущимися травами. Водная гладь в пруде почти не трепыхалась, инолды по ней пробегали круги, и то лишь тогда, когда на нее усаживались зелено-голубые, крупные стрекозы. Справа и слева от кресла и маленького табурета для рани, а также с обеих сторон от дорожки росли разнообразные по форме и краскам цветы… Можно молвить, даже ковры цветов таких ярких, насыщенных цветов и ароматом, меж соцветиями коих порхали бабочки, пчелы и шмели.