Златовлас смолк и замер, а Владелина медленно перевела взор с его изменяющегося во время речи лица, приобретающего то трепетное состояние, то взволнованное, а то и вовсе болезненное, на раскинувшееся над ними глубокое, будто бездонная пропасть, небо с плывущими облаками, рыхлыми и, похоже, резкими движениями мотыги, разорванными на комья, да нежно улыбнувшись, чуть слышно дыхнула:

– А еще там видны серые пятна и серебристые туманы, словно жаждущие похитить голубизну свода иль потушить его сияние.

И казалось тому шепоту вторило само небо, вторила кружащая окрест Земли космическая безбрежность, вспыхивая ярко-желтыми, пурпурными, аль лазурными испарениями разрозненными или вспять сбитыми в плотные сгустки с поблескивающими в их глубинах лучистыми, рдяными брызгами. Владелина не стала говорить товарищу, что он просто не чувствовал в Грёзе души, абы ощущала в том собственную вину. Ведь мальчик, отрок и юноша долгие годы роста, взросления был самым близким ей человеком, на оного она переносила не только всю свою любовь, но и знания заложенные в лучице.

– Я решил уйти из поселения, – погодя произнес Златовлас, и сейчас в голосе его послышалась какая-то опустошенность. – Хочу посмотреть этот мир. Узнать, что лежит за Похвыстовскими горами. Посмотреть на море, про оное вы мне когда-то сказывали, госпожа, – сызнова переходя на почтительное величание, дополнил юноша, – да и жить с Грёзой я не могу.

И на глаза Влады внезапно навернулись слезы вины пред любимым товарищем. Она резко опустила голову, воззрилась с теплотой в серые очи мальчика, и едва заметно качнув головой, проронила:

– Нет… не уходи. Останься, ради меня. Я чувствую… Чувствую, что мне осталось жить совсем немного. И я хочу перед смертью тебя увидеть… попрощаться. Ведь итак ясно никогда более не свидимся.

– Почему? Почему госпожа, Владу… ты… вы так говорите? – испуганно вскрикнул Злат, и торопко шагнув ближе, стал многажды ближе к девушке, опалив ее жаркостью своей человеческой плоти.

– Знаю. Не могу объяснить, ибо ты не поймешь… Но теперь я знаю, что мой срок короток, – пояснила Владелина и ощутила беспокойство возникшее мгновенно в голове и единожды в малыше. – И не зря ведь Кали, альвы надо мной так трясутся. Все время чем-то поют, оберегают от беспокойств. Не зря я так часто болею, и сама по себе хилая. Знаешь эта немощь, она ко мне пришла уже давно. Особенно стала сильной пред нападением энжея… Посем вроде как-то прошла, и погодя сызнова стала нарастать, точно учеба у Двужила высосала из меня крепость. Наверно я бы давно уже умерла, если бы не Кали. Она значительно продлила мою жизнь. Очевидно я какая-то не жизнеспособная, а быть может… – Молодая женщина прервалась, вспомнила виденное рождение лучицы и легкий ее шепот, возникший тогда же и наполнивший своим теплом весь ее мозг и нежно просияв, дополнила, – а быть может все так и должно быть. Потому ты не уходи… дождись когда я с тобой попрощаюсь, а засим будь свободен… Волен, как ветер или песчинка подхваченная его порывом, как человек!