– Благодари. Благодари его святость за доброту и щедрость, – торопливо молвил Моислав и пихнул отрока в спину, повелевая склониться от той благодушности вещуна еще ниже.

Лихарь тотчас согнулся как можно ниже, свесив свою голову, похоже, к самим ногам и чего-то невнятное забормотал. Неспешно между тем к скамейке подошел Таислав, принеся в руках маханький ларчик обитый красным бархатом и подавая его старшему жрецу, произнес:

– Ваша святость, повозка для отправки мальчишки в воспитательный дом готова. – Он на миг прервался, на всякий случай склонился, и дрогнувшим голосом добавил, – одначе как же ее ясность?

– Ну, раз готова, – не терпящим возражения тоном отметил Липоксай Ягы, – то и отправляйтесь Моислав. – Теперь и наставник Лихаря, вторя своему ученику, согнул спину как можно сильнее, понеже никогда даже не помышлял об оказанной ему чести, увидеть, да еще и говорить со старшим жрецом. – А я отвлеку наше божество, – дополнил Липоксай Ягы, и, сняв золотой крючок с заглушки на ларчике, приоткрыл крышечку, с теплотой воззрившись на столь красивый золотой браслет и кольцо. – Ее ясности и вовсе не надобно общаться с этой чернью.

Вещун замолчал, поднял глаза и воззрился, словно сквозь склоненного отрока и его наставника, так вроде их и не было пред ним. Он неспешно поднялся со скамьи и направился по дорожке к беседке, потому как увидел, что оттуда наконец вышли беседующие Прокуй и Довол.

Липоксай Ягы само собой разумеется, смог отвлечь свою любимую Есиньку от мыслей о Лихаре. И мальчик желая того или не желая уехал в воспитательный дом так и не решившись убежать али как подать о себе напоминание. Старший жрец, подарив божеству подарок и утешив, погодя унес ее на руках на брег озера, где они вместе кидали камушки в водицу и Есислава кормила его из ларя левашой из малины, выбирая самые, как ей казалось ровные лепешки, рдяно-переливающиеся, приготовленные из толченных и высушенных ягод. Ну, а когда стемнело и они поужинали, пришли к своей любимой скамейке, чтобы вместе… вдвоем встретить приход столь любимой Есиславушкой ночи.

– Мальчик так много пропустил. Почти два месяца бродяжничал, – весьма настойчиво говорил Липоксай Ягы, чтобы окончательно утвердить в разумности своих слов отроковицу. – Ему надобно вернуться, его пестун на том настаивает. Он просит завтра по утренней зорьке разрешить им отбыть в воспитательный дом.

– Как завтра? А я, что даже не попрощаюсь с Лихарем? – взволнованно переспросила Есинька и дернулась, вкладывая в это движение все свое огорчение, что расставание с отроком к коему она так прониклась жалостью, произойдет столь скоро. – Как жаль… А знаешь, Ксай, он такой несчастный этот Лихарь. У него нет отца, матери… как у меня.