Пыльный ветер шелестел по поверхности его визора, пока он разглядывал в прицел линию горизонта. Они материализовались в самом центре кратера диаметром не менее километра в любую сторону. Из земли поднимались фундаменты из черного камня — слишком новые, чтобы быть развалинами: низкие стены и столбы, которые лягут в основание огромного здания. Повелители Ночи что-то строили здесь. Крепость… Однако рабочие бригады убрали, чтобы освободить место для встречи.
Ни движения. Ни звука.
— Чисто, — доложил он, и в следующий миг Алайош сделал то же самое.
Лев подошел к одной из черных каменных колонн и провел рукой в перчатке по ее резной поверхности. Корсвейн был уверен, что от глаз примарха не ускользнуло: камень добыли явно не на этой планете, а завезли.
— Слышите что-нибудь? — спросил Лев.
Алайош повернулся к примарху.
— Только ветер, сеньор.
Корсвейн ответил не сразу. Действительно ли рецепторы его шлема уловили что-то еще помимо настойчивого царапанья ветра? Что-то, кроме его собственного медленного дыхания и механического биения счетчика пульса в левом углу ретинального дисплея? Движением век он отключил активный ретинальный экран.
Воющее дыхание мира осталось.
— Только ветер, сеньор.
— Прекрасно, — ответил Лев. — Теперь будем ждать.
VII
VII
На исходе третьей минуты очередная звуковая волна перемещенного воздуха возвестила о появлении противника. Корсвейн вглядывался в постепенно рассеивающееся на ветру туманное облако — переместившийся сюда воздух вражеского корабля. Его линзы недостаточно быстро отфильтровывали воздух, и Корсвейну пришлось моргнуть, чтобы прочистить глаза, болящие после телепортационной вспышки. Выступили непрошеные слезы — не от боли или страдания, но как биологический ответ организма на раздражение.
Лев предугадал его движение и приказал:
— Опустить оружие, братья.
— Да, сеньор, — с явной досадой пробормотал Алайош, ощутив, как его соратники приготовились к бою.
Увидев, кто стоит перед ним, Корсвейн едва совладал с благоговейным страхом. Бог, бледный как мертвец и облаченный в полночь, с силовыми клинками длиной с косу на каждом пальце латных перчаток. Черные волосы развевались по ветру, открывая безжизненное лицо. Черепа на цепочках стучали о доспех, испещренный рунами, воспевающими былые злодеяния и прославляющими зверства в отношении людей. Эта тень былого благородства и изможденный дух, ничем более не напоминавший принца, оскалил заостренные зубы и раскрыл перед Львом радушные объятия.
— Брат мой, — прошипел Конрад Курц, лорд Восьмого легиона. У него была змеиная улыбка, хищная и бесстыдная в ненасытной жажде крови. — Я скучал по тебе.