— А по чём будешь отдавать? — вырвав из общей массы голосов наиболее часто встречающийся вопрос, именно так перевёл я его, для себя.

Скажу прямо, в предвкушении заслуженного золотого дождя, я внятно озвучил ценники на всю, имевшуюся в моём распоряжении, продукцию, доставленную в город не без некоторых сложностей и в ответ получил… Странно, но совсем не то, чего ожидал. Дружный хохот прокатился над моими, в миг посеревшими судами, а следом за ним, на них посыпались насмешки и издевательства, способные довести до отчаяния кого угодно, но только не меня теперешнего.

— Чего это они так заржали? — поинтересовался я у Грида, наблюдавшего вместе со мной, за странным представлением.

— Не знаю — поглядывая на беснующуюся толпу удивлёнными глазами, скромно ответил он.

— Я чего, что то не так сказал? — снова спросил я его, а не дождавшись ответа от обескураженного, действиями толпы, капитана, предложил и ему осуществить уже пройденную мной процедуру: — Может ты им цены, ещё раз озвучишь?

— Зачем? Я тебя понял, стало быть и они всё услышали. Не все же там, дураки? — грамотно отказался он, выставлять себя на посмешище.

Вдоволь отсмеявшись и закидав меня плохо переводимыми словами, мне, как бы невзначай, стали предлагать поиметь мой товар, чуть ли не по тем ценам, по которым я сам его покупал. Вот тут-то до меня и дошло, в чём дело. Меня попросту пытаются кинуть, причём нагло и откровенно, применив коллективный разум, для подавления моего.

— А вот вам хер! — подумал я и тут же выкрикнул, по русски: — Дураков в зеркале ищите!

Представление длилось минут сорок, но я перестал на него реагировать уже через десять. Попросил, гуляющего неподалёку от нас без дела, кока, притащить мне пару горстей сухофруктов, а когда он, почти молниеносно, выполнил мою скромную просьбу, уселся на борт корабля и свесив ноги в сторону причала, весело ухмыляясь, лопал их, поправляя своё драгоценное здоровье.

— Ну чё, чурки бестолковые, наорались!? — устав наблюдать, за постепенно начавшей стихать толпой наглецов, снова на родном языке, спросил я ближайших и выждав ещё пару минут, уже на одном из местных, сказал: — А теперь слушай, чего Чапай говорить будет!

Перейдя на, наиболее крепко сидевший в моей голове, иностранный язык, я вновь громко огласил свои цены, но уже умноженные на два, заткнув рот своим бравым заявлением, большей части, мгновенно притихшей, толпы. Заметив полное недоумение от произошедшего, пока народ не опомнился и снова не заорал, продолжил ковать железо, твёрдыми, словно сталь, заявлениями.