Вот сдалась ему эта туалетная тема. Первый раз может и смешно было, а сейчас раздражать начинает. Так и до прозвища недалеко, вроде засранца или бздуна. В подобном коллективе клички быстро приклеиваются, потом не отдерешь.

- Мозес, хватит уже глупости говорить, - Таня встала на защиту, словно прочитав мое настроение. - Хороший парень, через неделю встречать будем.

И снова улыбка, и снова пламя зеленых глаз.

- Мо, будь человеком, поговори с начальством, - продолжает канючить Борко. - Сколько у вас командировка продлится: две недели, три? А Сарчево - город не маленький, пока зацепки проверишь…

- Подожди, - Мо останавливает поток речи взмахом ладони. – Молодой, выйди за дверь, посиди на диванчике.

Посижу, мне не трудно. Все понимаю: уровень необходимого допуска отсутствует, а затрагиваемые темы носят конфиденциальный характер, напрямую касающийся расследования.

Выхожу в коридор, и сажусь на ближайший диван. Вокруг удивительно безлюдно, даже рыжий усач куда-то запропастился. Впрочем, дверь в его кабинет по-прежнему открыта: вижу край стола и темную поверхность монитора – стандартный офисный набор.

С неожиданной тоской вспоминаю родную казарму. Вот где разнообразие царило: каждая комната свой маленький уютный мирок. К примеру, у нас с Вейзером был салатовый коврик, который путешествовал сам по себе, красивый плакат с Волгой, а еще футболка с автографом популярного певца или идола, как величал его сосед. Расписалась звезда флакончиком с краской. Не объясни Николас смысл желтых разводов, решил бы, что вещь безнадежно испорчена, а так – ценный экспонат.

Но настоящим шедевром комнаты, да и чего греха таить – всей казармы, была картина маэстро Дэрнулуа. Когда перееду, обязательно с собой заберу и за спиной повешу. Пускай коллеги любуются полотном гения, может кто и разглядит обнаженную женщину в скоплении кубиков и квадратов.

Волны ностальгии захлестнули с головой, и я вдруг отчетливо понял, что буду скучать по родной казарме, в которой скоро поселятся незнакомые люди. А те, с кем провел долгих четыре года, разъедутся, кто куда. Неужели и по одногруппникам буду скучать? Да нет, быть того не может. Век бы не видеть толстяка Соми, великого гуманиста всех времен и народов. Забыть про Альсон, которая из милой малышки превратилась в стервозную аристократку с ледяным сердцем. Вычеркнуть из памяти проклятый греческий профиль, не дававший покоя все четыре года. Теперь новая жизнь, новые люди.

- О, Воронов, чего здесь делаешь?

Слышу знакомый голос, оборачиваюсь и точно – Леженец, стоит руки в боки, ухмыляется.