- А вам можно? – хмуро спросил тот.

- Мы бы и решашиарха поели, – кивнул я. – С огромным удовольствием. Ну сам посуди, принесли бы мы это мясо – и сдали. Набежали бы снова эти овощепоклонники. Снова разборки… Нет, Никитич, такое мы сами съедим! Зачем народ тревожить страхами? А вот если оленя какого заохотим, или бычка, или кабанчика – тогда другое дело…

Вот и крой теперь! Не стесняйся! А крыть-то и нечем. По обрывкам разговоров я знал, что Никитич первым и предложил мясо выкинуть, чтобы споры прекратить. И громко за это выступал. А меня «соглашательство» и «компромиссничество» достало ещё на Земле:

- Филипп, прекрати обзывать придурком Гришу! Да, вы с ним подрались, но это не повод обзываться на переменах!

Да, всё прекрасно. Вот только не подрались, а он пытался меня побить со своим дружбаном – потому что я, мол, выпендривался – и силу не рассчитал. К слову, спустя неделю меня били уже компанией в пять человек, и я отправился в больницу.

- Филипп, пожалуйста, давай не будем заострять! Ну накосячил Андрей, но всё можно исправить!

О да, когда Андрей накосячил в первый раз и свалил всё на меня, начальство просило меня не заострять!.. А вот когда он накосячил в десятый раз и свалил всё на начальство… Я не носил передачки, поэтому не могу сказать, что мой бывший начальник, сидя из-за этого товарища в тюрьме, думает по его поводу.

- Молодой человек, да прекратите вы его из автобуса гнать! Ну толкнул, но наверняка нечаянно!

Эх, бабушка, знали бы вы, что через пять минут он на выходе толкнёт вас, и вы сломаете ногу. И что бы вы тогда мне говорили? Но, к чести, я послушался пожилую женщину – и был тем, кто прошёл мимо, когда она упала. Он же нечаянно – так что наверняка сейчас извинится.

Я знаю, что живу среди людей. И я нередко прощал и буду прощать человеческие ошибки. Потому что так надо: иначе общество развалится на отдельных индивидов, неспособных контактировать друг с другом. Но я отдаю себе отчёт в том, что, закрыв глаза на глупость – допускаю ещё большую глупость, которая, как известно от умных людей, хуже открытой диверсии и саботажа.

Пока я не вижу у человека в глазах понимания и осознания совершённой ошибки – я не готов его простить. Как я не был готов простить Катю до того, как нашёл её у бандитов. Она не понимала, какую чушь городит и насколько глупо её сравнение меня с маньяком, пока не попала к ребятам, которые и впрямь если не маньяки – то последние отморозки.

Так или иначе, но всё хорошо в меру. В том числе, и прощение. А пропуск столь необходимой части воспитательного процесса, как наказание, чреват рецидивами и увеличением масштабов проступков. Так что теперь, когда Никитич голодными глазами смотрел на копчёности, я на голубом глазу объяснял ему, как отвратительно это мясо и как оно вредно для нежных желудков жителей посёлка. Потому что выкинуть почти сто килограммов мяса в посёлке, который испытывает жесточайший дефицит мяса – это проступок. А если учесть, что за эти сто килограммов несколько человек отправились на перерождение – то это уже преступление. Я бы Никитичу и срок за это впаял…