– Что?

– Я выразился неточно?

– Но, Ваша честь… Нет, я все понял.

– А в следующий раз, когда тебе придет в голову кого-нибудь обвинять, сперва убедись, что ты никого этим не оскорбляешь.

И Годдард пошел прочь, а мантия развевалась позади него подобно флагу. Но прежде чем он отошел достаточно далеко, Роуэн услышал:

– Если бы я действительно убил жнеца Фарадея, было бы непозволительно глупо признаться кому-либо в таком поступке.

– Он просто на тебя давит, – сказал жнец Вольта.

Они с Роуэном проводили вечер в игровой комнате, за бильярдным столом.

– Но ты его действительно оскорбил. Я имею в виду, с убийством жнеца. Такое невозможно.

– А мне кажется, он вполне мог.

Роуэн ударил кием, но промахнулся. Голова его была занята отнюдь не пулом. Он даже не помнил, какие шары здесь его – сплошные или полосатые.

– А ты не подумал, что Ситра, быть может, тоже на тебя давит?

Вольта сделал удар, загнав в лузу и сплошной, и полосатый шар. Но и это не помогло Роуэну понять, что к чему.

– Я вот что хочу сказать: не тупи! Ты не видишь, что она играет с тобой в свою игру.

– Она не такая, – ответил Роуэн, выбрал полосатый шар и загнал его в лузу. Очевидно, он выбрал правильно, потому что Вольта позволил ему сделать очередной удар.

– Люди меняются, – сказал Вольта. – Особенно за период ученичества. Ученик жнеца – это одни сплошные изменения. Почему, ты думаешь, мы расстаемся с нашими именами и никогда больше не используем старые? Да потому, что к моменту посвящения мы становимся совсем не теми, кем были прежде. Профессиональные жнецы, а не лапочки-детишки. Она же пережевывает тебя как жевательную резинку!

– А я сломал ей шею. Так что мы в расчете.

– Но ты ведь не хочешь быть в расчете. Ты желаешь идти на Зимний конклав с явным преимуществом или по меньшей мере с чувством, что таковое у тебя имеется.

В комнату влетела Эсме: