– Все очень просто. Я выздоравливаю, ты отдыхаешь. Все остальное – потом.

И показал рукой:

– Спальня там. Спать будешь целую ночь. А утром будешь вспоминать яды, сортируя их по степени токсичности, и рассказывать мне.

– Яды?

Несмотря на боль и взвешенное состояние, вызванное опиатами, жнец Фарадей улыбнулся:

– Именно яды. Ты моя ученица или нет?

Ситра не могла удержаться от ответной улыбки:

– Да, Ваша честь, ученица.

Чем дольше мы живем, тем быстрее проносятся наши дни. Когда живешь вечно, это обстоятельство кажется самым мучительным. Год укладывается в несколько недель. Десятилетия пролетают, и нет вех, которыми можно обозначить их последовательность. Мы погружены в бессмысленную рутину наших жизней, пока неожиданно, посмотрев в зеркало, не видим лицо, которое с трудом узнаем; и лицо это просит нас сделать полный разворот и омолодиться. Но становимся ли мы молодыми, когда это происходит? Наша память, наши привычки, наши неосуществленные мечты никуда не исчезают. У нас гибкие, свежие тела, но разве омоложение отдаляет нас от конца? Нет конца, и не будет. Я думаю, что смертные с большим сердечным жаром стремились к своим целям, потому что время было сутью их жизни. А мы? Мы можем откладывать значимые для нас вещи на неопределенные сроки, и у нас это получается лучше, чем у тех, кто обречен был на смерть, потому что смерть сейчас стала исключением, а не правилом. Застой, с которым я так страстно борюсь изо дня в день, похож на быстро распространяющуюся эпидемию. Есть минуты, когда я чувствую, что проигрываю битву против старомодного Апокалипсиса живых мертвецов. Из журнала жнеца Кюри.

Чем дольше мы живем, тем быстрее проносятся наши дни. Когда живешь вечно, это обстоятельство кажется самым мучительным. Год укладывается в несколько недель. Десятилетия пролетают, и нет вех, которыми можно обозначить их последовательность. Мы погружены в бессмысленную рутину наших жизней, пока неожиданно, посмотрев в зеркало, не видим лицо, которое с трудом узнаем; и лицо это просит нас сделать полный разворот и омолодиться.

Но становимся ли мы молодыми, когда это происходит?

Наша память, наши привычки, наши неосуществленные мечты никуда не исчезают. У нас гибкие, свежие тела, но разве омоложение отдаляет нас от конца? Нет конца, и не будет.

Я думаю, что смертные с большим сердечным жаром стремились к своим целям, потому что время было сутью их жизни. А мы? Мы можем откладывать значимые для нас вещи на неопределенные сроки, и у нас это получается лучше, чем у тех, кто обречен был на смерть, потому что смерть сейчас стала исключением, а не правилом.