Такси пыталось протолкнуться в поток машин, протестовавших громкими сигналами. Мужчина прокричал что-то на иврите в полуоткрытое окно и в конце концов умудрился пролезть между огромным грузовиком и желтым «Фордом» с поблекшей наклейкой в виде овчарки. Эрик изучал каждое движение мужчины. Смотрел на слишком женственные пластиковые часы, врезавшиеся в жир на левой руке и периодически исчезавшие между складками. Обручальное кольцо на одной из сосисок, стучавших по рулю. Широкая спина, пот, проступивший на голове, словно прозрачная блестящая кипа. Неужели именно этот мужчина должен его убить? Как это произойдет? Где?

Эрик посмотрел в окно, они как раз проезжали мимо оживленной детской площадки. Родители, исключительно женщины, стояли рядом или сидели на скамейках и разговаривали друг с другом или по телефону. Дети, веселые, в разноцветной одежде, лазали по лестницам, качались на качелях, играли в песочнице и бегали вокруг площадки. Рыжая женщина в черной спортивной одежде и в кроссовках, с бутылкой воды в руке, присела на корточки и обнимала мальчика, который, по-видимому, ударился. Кудри мальчика имели такой же, как у матери, рыжий оттенок. Эрику самому захотелось оказаться у нее в объятиях. Он хотел выплакаться. Почувствовать тепло ее груди, а больше всего на свете — избавиться от ответственности. Перестать быть взрослым.

— Радио?

Сначала Эрик не понял, что вопрос был задан ему. Голос звучал хрипло и глухо. Эрик выпрямился и поймал в зеркале взгляд темных глаз водителя.

— Простите?

— Радио?

— Э-э… Да, конечно.

Вопрос его смутил. Своей неожиданной обыденностью. Радио. Понятие настолько привычное в нормальном мире, что сюда оно не вписывалось. Но водитель задал вопрос, который указывал на определенные отношения между ними. Эрик не был пленным, и с ним не могли обращаться как вздумается. Или он все-таки был пленником, но шофер, несмотря на это, хотел получить его одобрение на включение радио. Эта маленькая деталь помогла Эрику немного расслабиться. Зов с другой планеты или, по крайней мере, из другой эпохи. Man in the mirror[93] Майкла Джексона. Сосиски барабанили по рулю и рычагу передач. Движение все больше рассасывалось, и скорость увеличивалась. Площадка исчезла и сменилась продуктовыми магазинами, автобусными станциями, отелями и школами. Город превращался в пригород. Высокий голос Майкла Джексона призывал к солидарности. «If you wanna make the world a better place, take a look at yourself, and then make a change».[94]

Такси увеличило скорость и выехало на широкую магистраль. Шоссе 4. Мимо проносились некрасивые жилые дома. Высокие, некогда белые, полуразрушенные бетонные здания с длинными ровными рядами окошек могли легко сойти за тюрьмы. Может, они ими и являлись. Такие были во всех трущобах, теснившихся у городских окраин. Такие же неизбежные, как непрошеные растения в городской среде. Шоссе с пятью полосами в каждом направлении постепенно поворачивало в глубь страны, и окружающий пейзаж менялся. Дома стали ниже, и стояли они дальше друг от друга. Большая электростанция, поля, пальмы, козы. Городская застройка превратилась в сельскую. Майкл Джексон тоже исчез. Теперь играла незнакомая Эрику песня. Еврейский тяжелый рок. Газета в ногах шелестела, и Эрик наклонился, чтобы достать ее. Вся первая полоса была посвящена вирусу «Мона» и возможности достать антивирус. Там же напечатали большую фотографию Хассана Мусави — главного лидера «Хезболлы». «Хезболла» взяла на себя ответственность как за вирус, так и за взрыв в Тель-Авиве.