– Без разницы. Лишь бы играли и не падали при ходьбе.

– Найдутся. Есть у меня на примете пара актеров…

– Без разницы – кто. Лишь бы делали свое дело.

– Телохранители?

– Нет, они не потребуются. Никто не тронет меня.

– Я пойду с вами, покажу путь через улицы и буду, если надо, охранять.

Я кивнул. Малыш-хогг как телохранитель стоил пары громил.

Явился хогг-художник и одновременно гравер – пожилой и сморщенный, в полотняной фуражке с острым козырьком из полированной кости. Принес лист скверной бумаги и точенную шашелем граверную доску. Сел на колченогий табурет у кирпичной стенки и, щурясь, бегло начал рисовать мой портрет, чтобы затем перенести его на гравюру для печати.

– К свету станьте, – велел сухо.

Я стал в свет настенной лампы, заправленной каким-то вонючим жиром, вроде бы китовой прогорклой ворванью.

– Направо повернитесь.

– Не нужен профиль. Крупно лицо анфас, – сказал я. – И чтобы было видно несколько весомых имперских орденов.

Хогг молча кивнул. Рука его с грифелем быстро забегала по бумаге. Я сделал пометку в своем виртуальном блокноте: карандаши. До идеи карандаша – такой простой и одновременно сложной – тут пока не додумались, и художник малевал мой портрет, держа грифель, обернутый в кусок холстины.

Дядя Бантруо внезапно подобрался. Масляный блеск в его глазах угас, сменившись жесткой сосредоточенностью.

– Работаем!

Работаем, конечно, работаем!

Тут наивный детский мир – в том, что касается рекламы, паблисити и периодической печати. Я смогу сделать то, что задумал. Фракции Коронного совета просто не понимают новизны ходов. Пока не понимают. А когда поймут – будет уже поздно.

Пришел Макио, устроился на скрипучий табурет с торца стола дяди Рейла. Владелец «Моей Империи» придвинул студенту кипу бумаги, чернильницу и стакан, где лежало сразу десять очиненных гусиных перьев.

– Передовица, – сказал я. И поскольку это слово здесь не было известно, пояснил: – Главная статья номера. На первой странице. Текста довольно много. Итак.