УОКЕР: Так что же, нам придется полагаться на их здравый смысл?
ПИТЕРС: Полагаться на что? Нет, разумеется нет. Я обо всем позабочусь.
УОКЕР: Вы говорите, что…
ПИТЕРС: Это все мелкие технические детали. Мы ведь уже договорились с вами, сэр, что вас они не должны беспокоить.
ПИТЕРС: Сэр, я все устрою лучшим образом. Но мне нужны ваши директивы. Прямые директивы, сэр. Я не могу принять всю ответственность на себя.
УОКЕР: Вы что, записываете нашу беседу?
ПИТЕРС: Не оскорбляйте меня.
УОКЕР: Да шучу я, Питерс, шучу. Господи боже мой, если нас записывают, то мы оба уже покойники.
ПИТЕРС: Именно, сэр. Так что, сэр? Для дальнейших действий мне необходима ваша четкая санкция.
УОКЕР: Вы ее уже имеете. Теперь занимайтесь аранжировкой ваших действий.
ПИТЕРС: Вы понимаете, сэр, что речь идет о потерях среди гражданского населения и, возможно, число погибших достигнет сотни?
УОКЕР: Все я понимаю. И говорю тебе, приступай к тому, что задумано. Мой отец в подобных случаях говаривал, бывало, что свобода на халяву не дается.
Купер щелкнул по кнопке «пауза», и на экране застыли двое мужчин, пожимавших друг другу руки.
Бобби Куин выглядел так, будто ему чертовски хотелось отмотать свою жизнь минут на тридцать назад и забыть о том, что он видел в этот промежуток времени.
– Я этому не верю.
Купер взглянул на напарника, и оказалось, что все в нем – поза, подрагивание лицевых мышц, дыхание – говорит об обратном.
– Да брось ты, во все ты веришь.