Второй выбивает из меня воздух, воткнув носком под ребра, и на секунду вспыхнувшая невыразимая боль застилает все органы чувств так, что я даже забываю дышать.
– Подъем, сука!
Пытаюсь встать, елозя по скользкой грязи, но связанные руки и ноги не позволяют это сделать. Конечности онемели, и даже если меня развяжут, я еще долго не смогу встать на ноги.
– Вот гад! Н-на, с-с-сука!
Пока я мычу от боли, Шипа продолжает меня пинать, требуя встать, сыплет ударами по всем частям тела от бедер до головы, но бьет только ногами – видимо, брезгует. Система истерит, порывается включить «Героизм», даря мне надежду, но сервер не дает «добро». Сервера в мое время еще не существует. В долю секунды между ударами успеваю активировать Марту – просто от отчаяния, но она исчезает, едва появившись: не хватает духа.
Индикатор здоровья снижается ниже семидесяти процентов, но эта мразь и не думает останавливаться. Меня спасает то, что возвращается молодой:
– Шипа, ты рехнулся? Стоять! Стопэ, кому говорю! Ты его грохнуть хочешь? Да нас Димедрол за яйца на вон тот дуб подвесит!
Шипа прекращает бить и сгибается, упираясь руками в колени. Отчетливо, до крупных пор на носу, вижу его заостренное, как у хорька, лицо, сосредотачиваясь на нем, чтобы не думать о боли.
– А чо он? – тяжело дыша, вопрошает он. – Чо он сам не идет? Мне его на горбу тащить?
– Бляха-муха, ты задрал! Вечно косяки порешь!
– Да ты же сам сказал!
– Ща… ща…
Из багажника слышится какой-то шорох, а потом Лучок извлекает оттуда моток веревки.