— Ничего, привыкнет быстрее.

Джулия вышла за дверь. Камила взяла ее за локоть и повела по коридору. Остановились они перед дверью с надписью: «Начальник исправительного лагеря Изабелла Муньос». Камила постучала в дверь.

— Заводи! — Раздался голос из-за двери.

Камила открыла дверь и грубо толкнула девушку внутрь помещения. Джулия пробежала по инерции несколько шагов и остановилась перед столом, за которым сидела Изабелла. Женщина выдвинула ящик стола, достала из него сигару, делая все нарочито медленно, она отрезала концы сигары, вставила ее между огромных губ. Изабелла придвинула к себе предмет похожий на позолоченную пирамидку, откинула в бок верхний конус, куда-то нажала. Из открытого конуса появился язычок пламени. Женщина ткнула в огонь сигару и раскурила ее. Она откинулась и с наслаждением выпустила дым изо рта.

— Добро пожаловать в ад, очередная дура. — Насмешливо сказала она. — Никогда не переведутся бабы, как ты. Тупые сучки покорно следующие за своими мужьями, которые увлеклись сумасбродными идеями изменения существующего порядка. — Изабелла пытливо посмотрела в глаза Джулии, пытаясь увидеть реакцию на свои слова. — Ты поняла куда попала?

— Еще не совсем? — Призналась Джулия.

— Это тюрьма, дура. Но не просто тюрьма, а исправительная тюрьма. Тебя переделают, и ты, наконец, поймешь, кто прав в этом мире, а кто нет. — Изабелла снова затянулась. — Или умрешь.

Судя по тому, что в жизни Себа ничего не поменялось после допроса, гипноз Орлика сделал свое дело. С каждым днем здоровье прибавлялось и вместе с ним улучшалось настроение. Себ начал ходить, и боль, отдававшаяся в каждой ране при ходьбе, понемногу уходила. Каждое утро юноша выходил на балкон, посидеть на кресле встречая рассвет. Здесь он выглядел просто фантастически.

Вначале, горные пики проступали на светлеющем горизонте, как фигуры в театре теней. Они становились чернее и контрастнее, до тех пор, пока лучи солнца не начинали искриться на снежных шапках. Тогда они начинали напоминать гигантские свечи, разжигающие новый день. И еще Себу нравился воздух. Ни с чем не сравнимый аромат, чистого горного воздуха. Юноша верил в его целебные свойства.

Медсестры и даже женщины-врачи уделяли Себу внимание, которое он считал незаслуженным. Их обходительность нередко ввергала непривыкшего к такому юношу в смущение. Он понимал, что его принимают не за того человека, и считал, что вся обходительность должна была достаться настоящему Марку Маккинли.

Из всех жертв той войны, на которой был Себ, в этом госпитале он был самым тяжелым пациентом, и к тому же даже не офицером, хотя госпиталь считался только офицерским. Череда событий, на которые Себ почти не имел никакого влияния, привели его к тому, что он оказался под чужим именем, окутанный героическим ореолом, среди людей, с которыми еще совсем недавно вел смертельную битву. И эти люди смотрели на него, как на героя, даже офицеры, не говоря о женщинах, работавших в госпитале.