Теперь уже настал черед Кэри головой качать.

— Если все кончится плохо, не будет никакой разницы, видел я что-то или нет, помнить мне все равно доведется недолго. А если все-таки все получится… лучше, чтобы я был здесь.

Смотрит, головы не опуская, глаз не отводит — и такая мольба в голосе: не гони, не лишай права сражаться вместе с тобой, вдруг вдвоем у нас получится лучше и ты уцелеешь… эх, Кэри, будь надежда хлебом, на свете бы не осталось голодных…

— Я так понимаю, что гнать тебя бесполезно, ты все едино останешься? — усмехнулся Рейф.

— Правильно понимаешь.

Солнце уже почти поднялось в зенит. Небо налилось спелой густой синевой, и жара стояла сухая и звонкая. Или это у Рейфа в ушах звенит?

В ушах и в самом деле звенело. Голову слегка вело, сердце билось чаще и тяжелее обычного, как оно бывает, если перебрать бодрящих заклятий, но на сей раз дело было не в них. Рейф и Кэри поработали на славу, и теперь весь он был переполнен силой. Катализирующие заклятья ускоряли действие всех чар до предела, Рейф и не предполагал, что живой человек может вынести что-то хотя бы отдаленно подобное и удержаться в сознании. Конечно, не профессора Энстре надо за это благодарить — вот уж кто на знания свои скупился. Но ведь Кэри умница, ему слово скажи, намекни только, а дальше он и сам домыслит. И трудяга каких мало — бывали у Рейфа добросовестные студенты, и сам он отродясь в лентяях не хаживал, но впервые в жизни он видел, чтобы человек работал с такой исступленной одержимостью. Вдвоем они лихо перелопатили бумаги отсутствующего профессора — при других обстоятельствах им бы за несколько месяцев того не сделать, что было сделано за несколько дней. Когда-то Рейф мечтал совершить переворот в науке — что ж, он достиг своего. То, что они с Кэри за эти дни узнали о возможностях катализа, открывало совершенно новую область для исследований. Рейф мысленно улыбнулся: не всякому студенту доводится наработать на диссертацию еще до того, как он сдаст первую в своей жизни сессию. Умница Орсит… далеко пойдет… и никакой профессор ему не помешает. Нельзя, чтобы помешал…

Рейф гнал от себя эти мысли, стараясь сосредоточиться на своих ощущениях, заранее почувствовать приближение Маятника. Ощущения оказались обманчивы. Неуловимое что-то, прозрачное и невесомое, словно паутинка осенняя, то ли есть она, то ли нет, блеснет на солнце и тут же пропадет вон из глаз — сколько ни всматривайся, не заметишь… а может, и нет ее вовсе, привиделась… своя ли тревога эхом отзывается призрачным — или это неясные пока еще отзвуки подступающей беды? Промельк отсвета, призрак звука — есть ли, нет ли… поди угадай, когда весь мир видится и слышится не таким, как обычно! Сила струилась по жилам Рейфа, наполняла собой — не он, сила сейчас смотрела из его глаз и слушала его ушами. Зрение обострилось предельно, Рейф сейчас мог бы воробья у самого окоема различить и перья на нем посчитать. Каждую травинку в поле за стеной он видел отдельно, очертания их были отчетливыми до хруста. Рейф глубоко вдохнул, пытаясь угомонить зачастившее сердце. Запахи тоже изменились — они были густыми, как студень, вязкими, но при этом совершенно не смешивались между собой. Даже от гранита Смотровой башни на солнце и в тени пахло по-разному. Звуки тоже не сливались — каждый звучал отдельно, и ни один не заглушал другие и не терялся в них. Горизонт слабо, но все же заметно изгибался, где-то за спиной замыкая в круг этот непривычный мир новых, таких ярких красок, линий, звуков и запахов, — а в сердцевине этого мира было ожидание, пустое и гулкое, как комната в заброшенном доме. От этой пустоты напрягалась шея и плечи, словно от чужого взгляда в спину. И еще отчего-то, несмотря на жару, мерзли руки…