— Да ладно, — Рычащий взъерошил мальчику волосы и подмигнул клыкастому чуду. — Все равно красиво. Спасибо, мастер. Только… мне ведь пора.

— Знаю, — грустно сказал Реми. — Ты не бойся, я дойду.

Он поднялся на ноги, слегка пошатнулся, но устоял. Покосился на непроглядную чащобу.

— Удачи тебе, Жак. С этими… и вообще.

— И тебе, мастер, — ответил Рычащий. — Под солнцем ли, под луной ли, и когда тучи закрывают и солнце, и луну. Всегда.

Реми словно собрался сказать еще что-то, но только шмыгнул носом.

Рычащий смотрел ему вслед, пока щенок не скрылся в подлеске. Вот перестали качаться потревоженные ветки, вот затерялись в шуме сосен звуки шагов.

Луньер глубоко вдохнул и покосился на деревянного собрата.

И есть время свое для каждого дара. А значит, и для дара изменять себя, не так ли, отец Кристоф?

Тишина, еще более глубокая, чем прежде, легла на леса. Рычащий вскинул голову.

Луньеры не строят храмов. Зачем, если Белая богиня каждую ночь плывет над миром и глядит, как там, внизу, живут ее дети.

А еще луньеры не молятся — они поют. И только невежда может назвать эту песню обычным воем зверя.

Ночь явно требовала песни.

Отец Кристоф будто скинул с плеч невыносимую тяжесть: Реми, живой и вроде бы невредимый, шагал по дороге, опустив голову и засунув руки в карманы.

Когда он приблизился, костыль в руке священника дрогнул: правая щека мальчика была покрыта засохшей кровью, да и поступь казалась нетвердой.

— Реми, — севшим голосом произнес отец Кристоф. — Что случилось? Прости меня, Реми! Не молчи! Что произошло?

Реми поднял голову, словно очнувшись от видения.

— Да не пугайтесь вы так, отец Кристоф! — Мальчик торопливо подставил священнику плечо. — Вот так, обопритесь на меня. А то вы бледный, будто привидение увидали. Ну, догнал я Жака, подарил одну вещицу. И зря вы переживали, за мной пошли. Ночь все-таки, луна в рост подалась…

— Реми, — как можно тверже произнес священник, — что произошло?