— Утро доброе, сестра Мария.
— Доброе, сестра София.
— Как почивали, брат Иоанн?
— Благодарствую, сестра. Не жалуемся покамест. Ночью, говорят, галеры турецкие вышли в море…
— Не мешал ли кто, сестра Ирина?
— Нет, сестра. В Акрополисе было покойно.
— Подле Харисийских ворот ночью шумело воинство латинское.
— И что же, брат Георгий? Это нарушило твой покой?
— Ну… латиняне — это ведь не турки, правда?
— Спокойно ли на Триумфальной дороге, брат Андрей?
— Спокойно, сестра София.
— Сестра! А правду ли говорят прихожане, что Мехмед обложил Город ратью бесчисленной, как песок на берегу моря Мраморного? И что переволокой затащили турки в Золотой Рог корабли свои, а генуэзцы из Галата перешли на их сторону? Правда ли, что ни один из христианских государей не пришел нам на помощь? Что делать нам, сестра?
— Что делать? Что всегда. Стоять, братья и сестры! Стоять!
По обыкновению стоял инок на коленях в пустом Храме и молился. Поутру пришел он с охапкой влахернских роз — кроваво-алых и девственно-белых, чуть тронутых розоватой дымкой восходящего солнца и багрово-пурпурных, нежных и величественных. Они распустились на рассвете, капли росы еще сверкали на лепестках, подобно адамантам. Она издали почуяла их аромат, аромат еще не умерших цветов. Он отличался от того елея, коим потчевали Ее каждый божий день. Запах роз… Она чуть не забыла, как он прекрасен. Инок положил цветы на алтарь и ушел, а когда вернулся к обедне — их уже не было. Тогда обратился он к Ней: