Последняя фраза – совершенно искренняя. Я испытывал нечто вроде стыда за Марину. Люди впустили в свой Храм, чем смогли – накормили, а ты?
Рассвело. Снежная муть уже не мешала отдохнувшим собакам чуять дом, и они бежали рысцой. Я молчал, разглядывая развалины. Оказалось, что они совсем не такие мертвые, как я себе представлял: нет-нет и мелькнет в окне чье-то настороженное лицо. В одном из переулков нам навстречу шли двое, по самые лица закутанные в тряпье. Завидев издали упряжку, бросились бежать и исчезли в одном из домов.
За поворотом показалась река.
– Андрей?
– Да?
– Прости меня.
Марина нервно повела плечами:
– Я повела себя, как дура.
Вот и Пустошь. Упряжка въехала на мост. Река разлеглась внизу – широко и вольно.
– Я рад, что ты это поняла, – сказал я. – Я был бы вынужден убить этого Рудольфа, что мне совсем не улыбается…
Марина засмеялась.
– Ты чего?
– Ничего. Просто вспомнила, каким ты был до встречи со мной.
В ее глазах засверкали веселые огоньки. Я не выдержал и тоже засмеялся.
– И все-таки эта Серая – сумасшедшая, – сквозь смех проговорила девушка.
– Да, но в одном она права – быть одиноким путником мучительно…
Марина коснулась холодными губами моего лба:
– Я рада, что ты это понял.