– Впускай! – донеслось из-за двери.

Я вошел в комнату. Что-то в ней изменилось. Лошадиное лицо ковырял длинным желтым ногтем крышку стола; бугай разглядывал кружащихся вокруг лампочки мух. Лишь женщина открыто и прямо смотрела на меня: в ее лице отчетливо читалось сознание исполненного долга.

– Конунг Ахмат, – произнесла она, поднявшись со стула, – трибунал Московской резервации, взвесив все за и против, опираясь на Устав Наказаний, властью, данной ему Лорд-мэром.

– Слава Лорд-мэру, – глухо отозвались лошадиное лицо и бугай.

– Вынес приговор, являющийся безусловным воплощением судебного принципа Московской резервации – «Будущее зависит от тебя». Конунг Ахмат, вы приговорены к казни через повешенье.

– Что?

– Приговор должен быть приведен в исполнение публично в назидание тем, кто недобросовестно исполняет свои обязанности.

– Что ты такое лепечешь? – процедил я. – А вы, – окинул взглядом остальных членов трибунала, – вы чего молчите? Это не суд, а позор!

Лицо женщины, до этого мягкое, сделалось жестким.

– Это не суд и не судилище, бывший конунг, это трибунал Московской резервации. Тебе ясно?

– Заткнись, бл. дь, – заорал я, уже не сдерживая переполнивший меня страх. – Ты была в Твери, сука? Была? Ты видела Пашу?

– Конвоир!

Ударом в челюсть я сшиб с ног вбежавшего в дверь стрелка.

– Мне нужно поговорить с отцом Никодимом, слышите?

Бугай вскочил из-за стола.

– Не надо, конунг.

– Где отец Никодим?

Бугай кинулся на меня, придавив к стене так, что затрещали ребра. В помещение вбежали два стрелка. Один принялся хлопать по щекам лежащего на полу конвоира, другой стал помогать бугаю.

– Когда ты вступал в должность конунга, – перекрывая шум, крикнула женщина, – ты должен был подумать о возможных последствиях.