Мора висела в петле, закрепленной на ржавой перекладине качелей во дворе дома. Кейли нашли в комнате, которую они делили, мертвую в спальном мешке, с посеревшим лицом и кровоизлияниями в белках открытых глаз. Ее задушили и не меньше десяти раз ударили ножом. Мора оставила записку на куске старого конверта.

Этот мир другой, но я та же самая. Вам будет лучше без меня. Я убила Кейли без всякой на то причины. Она не раздражала меня и ничем не доставала. Я по-прежнему любила ее, как и в тюрьме. Я знала, что она приносила вам пользу. Просто ничего не смогла с собой поделать. У меня возникло желание убить ее, и я убила. Потом пожалела, что это сделала. Мора

Этот мир другой, но я та же самая. Вам будет лучше без меня. Я убила Кейли без всякой на то причины. Она не раздражала меня и ничем не доставала. Я по-прежнему любила ее, как и в тюрьме. Я знала, что она приносила вам пользу. Просто ничего не смогла с собой поделать. У меня возникло желание убить ее, и я убила. Потом пожалела, что это сделала.

– И что ты думаешь? – спросила Лайла.

– Я думаю, это загадка, как и все остальное, – сказала Джейнис. – Я думаю, это ужасно, что когда у безумной суки возникло желание кого-то убить, она выбрала ту единственную в Нашем Месте, которая понимала, как соединять провода и к чему их подключать. А теперь я подержу ее ноги, пока ты будешь резать веревку. – Коутс подошла и без лишних церемоний обхватила короткие ноги Моры Данбартон. Посмотрела на Лайлу. – Кого ждем? Судя по запаху, она наложила в штаны. Самоубийство всегда дивно пахнет.

Они похоронили убийцу и ее невинную жертву около просевшего забора, окружающего тюрьму. Опять наступило лето, солнечное и жаркое, и клещи ползали по высоким травинкам. Коутс сказала несколько слов о вкладе Кейли в процветание их маленького сообщества и непонятном поступке Моры. Дети спели «О, благодать». От их звонких голосов Лайла заплакала.

Она нашла в своем старом доме несколько фотографий Джареда и Клинта, иногда посещала Собрания, но со временем сын и муж становились для нее все менее реальными. Ночью, в своей палатке – когда погода позволяла, она предпочитала ночевать на природе, – Лайла доставала динамофонарь и в его свете всматривалась в лица. Кем станет Джаред? В его чертах, даже на последних фотографиях, угадывалась детская мягкость. От мысли, что она не узнает, щемило сердце.

Она смотрела на мужа, его кривую улыбку и седеющие волосы, и скучала по нему, хотя и не так, как по Джареду. Ее подозрения в тот ужасный последний день и вечер раздражали, ложь и безосновательные страхи вызывали стыд. Но Лайла обнаружила, что теперь, глядя сквозь линзы памяти, относится к мужу иначе. Она думала о том, как тщательно он отгораживал свое прошлое, как использовал свой врачебный авторитет, пресекая любые ее попытки приблизиться. Думал ли Клинт, что только он сможет вынести такую боль? Что ее маленькому разуму и крохотной душе этого не осилить? Или это был эгоизм, замаскированный под силу? Она знала, что мужчин учили (преимущественно другие мужчины) держать боль при себе, но также знала, что семейная жизнь должна подрывать это учение. Однако с Клинтом такого не произошло.