На плане тюрьмы сарай именовался «СКЛАДОМ ОБОРУДОВАНИЯ», но на деле служил вместилищем всякой всячины: там стояла газонокосилка, которой заключенные (надежные) косили траву на поле для софтбола, лежали садовые инструменты, спортивные принадлежности, стопки заплесневелых газет и журналов, перетянутые бечевкой. И что самое важное, сарай был из бетонных блоков.

Они пригляделись к сараю. Клинт поставил за ним стул, и Уилли сел, укрытый выступом крыши. От забора увидеть старика не могли, только сбоку, откуда просматривалось пространство между сараем и зданием тюрьмы.

– Если они подойдут с одной стороны, все будет нормально, – сказал Уилли. – Я их увижу краем глаза и укроюсь внутри.

– А если с двух сторон одновременно? – спросил Клинт.

– Тогда мне капут.

– Вам понадобится помощь. Прикрытие.

– Когда вы так говорите, док, я начинаю сожалеть, что в молодости редко ходил в церковь.

И старик добродушно посмотрел на него. По прибытии в тюрьму он потребовал у Клинта лишь подтверждения, что Лайла полностью одобрила бы их действия. Клинт это подтвердил, хотя уже не был уверен, чего пожелала бы Лайла. Ему казалось, что она покинула их давным-давно.

Клинт пытался излучать такое же добродушие – беззаботную выдержку перед лицом опасности, – но остатки его чувства юмора, похоже, выпали из кемпера Барри Холдена вместе с Гердой Холден и Гартом Фликинджером.

– Вы воевали во Вьетнаме, так, Уилли?

Уилли вытянул левую руку. Ладонь бугрилась шрамом.

– Так вышло, что несколько кусочков меня там и остались.

– И что вы тогда чувствовали? – спросил Клинт. – Когда были там? Вы наверняка теряли друзей.

– Да, – кивнул Уилли. – Я терял друзей. А чувствовал я в основном страх. И замешательство. Постоянно. Именно это вы сейчас и чувствуете?

– Да, – признал Клинт. – Меня не готовили к войне.

Они стояли под затянутым облаками вечерним небом. Клинт задался вопросом, а догадался ли Уилли, что он действительно чувствует. Страх и замешательство – это да, но еще и возбуждение. Некая эйфория пронизывала приготовления, служившие возможностью излить раздражение, отчаяние и чувство утраты, и Клинт видел, как это происходит с ним: впрыск агрессивного адреналина, древнего, как питекантроп.

Он говорил себе, что не следует так думать, и, может, действительно не следовало, но это было приятно. Словно другой парень, который выглядел точь-в-точь как Клинт, подъехал в двухместном кабриолете с откинутым верхом к светофору, остановился рядом с прежним Клинтом, кивнул ему, а потом, едва загорелся зеленый свет, вдавил педаль газа, и прежнему Клинту оставалось лишь наблюдать, как новый уносится прочь в реве двигателя. Этому новому Клинту приходилось спешить, потому что он выполнял задание, а выполнять задание было здорово.