От всей этой каторги был только один положительный момент — я таки заговорила на местном языке. Произошло сие знаменательное событие на грядках, точнее в процессе копания этих самых грядок. Казалось бы, что тут сложного, с этим может справиться любой, просто бери лопату и вперёд, но это в нашем мире — ещё раз, в НАШЕМ мире. А в этом мне не дали нормальную, железную лопату, их тут вообще нет, метал — это слишком дорогое удовольствие, и никто здесь не будет переводить его на какой-то хозинвентарь. Вместо привычной штыковой лопаты мне дали деревянный совок самый близкий аналог из нашего мира — это широкая лопата дворника для уборки снега, и вот как ты хочешь, так и ковыряйся им в земле. А ещё для полного счастья указание как в армии: — «от сюда и до обеда». Какого обеда?!! Когда я обозрела то поле, которое я должна была вспахать то сама того не заметила, как выдала:
— Да вашу ж мать! Я тут умру раньше, чем вспахаю эту целину! Да ох…и, как я этим д…м совком, ковыряться буду? …
И так далее, я минут десять орала, размахивая деревянным совком как знаменем революции. Достало, вот честно, достало всё. Я никогда не питала иллюзий что деревенская жизнь лёгкая, никогда не стремилась в счастливое прошлое, когда существовало натуральное хозяйство и всё приходилось делать своими руками. И тем более я не понимала тех наших баб что мечтали о настоящем мужике как в старину. Но как, как можно вскопать деревянной, широкой лопатой дёрн — тут силища нужна не то что не женская, так и не человеческая. Я закончила с этим полем за пол часа, закономерно сломав дурацкий совок. После всех моих предыдущих проколов, как говориться одним больше уже не суть проблемы.
Надо заметить, что первое время я опасалась, что меня если и не потащат на костёр, то по крайней мере выскажут все свои подозрения на мой счёт за причинённый мной ущерб. А уничтожила я много чего: от посуды и поджога бани до обрушения соломенной крыши стойла бурёнок при попытки двухметровой палкой её поправить. Неумышленно конечно. Ну не знаю я как выполнять такую работу, просто не знаю. Но нет, все молчали смотрели странно, но молчали, доделывать и переделывать не заставляли, что меня поражало. Мальчишек-то гоняли в хвост и гриву, телесными наказаниями совершенно не гнушались. Сама была свидетельницей как самого старшего Видана — сыны нашей вдовушки пороли у сарая, за какую-то провинность от страха у меня ноги подкосились, кричал он сильно. Пару дней после этого меня колотило, а на мужа сестры смотреть спокойно не могла, удавить гада хотелось и всё ждала, когда и меня вот так же к сараю потащат и припомнят все промахи. Но с каждым моим новым косяком молчание родни становилось всё более тягостным, но меры воздействия ко мне не применялись почему-то.