Гуля до сих пор думает, что её нынешний муж это я.*

Ну а мне что? Мне это по фигу. Я пошатался по мирам вместе с ней и понял, что любил её только как подругу, коллегу по заточению. Но связывать с ней жизнь нет никакого желания. Зато бывший голубь захотел с ней соединиться навеки, а я не стал преградой на их пути.

А теперь… Теперь я могу шпилить кого хочу и где хочу.

Вот прямо сейчас похмелюсь и трахну сначала Беляночку, а потом и Смугляночку. А может быть и обоих сразу, если получится наколдовать запасной инструмент. Все же знают, как дымится конец после вчерашней пьянки. Вот только надо бы чуточку прийти в форму…

Нет, можно похмелиться и магией, но с больной головы очень легко перепутать дозировку и отправиться в продолжительный запой.

Я с трудом продрал глаза и уставился в потолок. Потолок в ответ уставился на меня, как будто в первый раз увидел, потом начал медленно кружиться. Слева-направо. Пришлось тут же зажмуриться, чтобы остановить неспешный бег верхней части комнаты.

И вместе с тем я успел увидеть краем глаза то, что мне совсем не понравилось. Я на всякий случай пощупал тела тех, с кем спал рядом. Правая рука наткнулась на жесткие волосы на плотном теле, вторая рука нащупала мягкий мех.

Справа послышалось довольное хрюканье, а слева ворчание!

Да что же это за хрень?!!

Я вскочил на ноги. Башка загудела так, словно я приложил ухо к самому большому динамику на концерте «Раммштайна».

— Ни хуя себе!!! — вырвалось у меня.

А что ещё могло у меня вырваться, после того, как увидел картину на своей кровати?

На шелковых подушках храпели свинья и медведица. На вышитом узоре лежала розовая морда довольной жизнью свиньи с белой прядью над белесыми бровками. Черный нос медведицы нервно подергивался, будто она принюхивалась. На обоих животных были надеты воздушные накидки, которые я так любил сдирать с женских тел. Выглядело это мило, но неестественно.

Вот только где мои Беляночка и Смугляночка?

Неужели мы с волшебником превратили их в животных?

Черные иблисы, неужели мы смогли упиться до такой степени?

Я огляделся. Возле постели лежали пустые кувшины из-под вина, и все они пахли пустотой и безысходностью. Похмеляться было нечем. А что это на туалетном столике?

Свиток из пергамента притягивал взгляд. Он был заляпан вином и рыбной чешуей. Мы что, благородный алкоголь ставридкой закусывали?

Буквы плясали перед глазами, как бешеная саранча на конопляном поле, да будет проклято само её существование. Пришлось сделать невероятное усилие, чтобы заставить буквы выстроиться в одну линию. Почерк был неровным, как будто писали на колене: