Джинн-гриль, мать его…

А я не хочу, чтобы меня жарили! Я сам рожден жарить!

Я взвился ракетой, чтобы выпрямить могучую грудь, чтобы развести в стороны мускулистые руки, чтобы оскалиться ослепительной улыбкой, чтобы вокруг засверкали молнии и прогремел гром…

Мокрые обжигающие ветви взлетели в воздух и так сильно ударили по роже, что напрочь выбили все мысли о недавнем желании. Я навернулся головой вниз. Воткнулся носом во влажные доски, а по моей спине затанцевали огненные плети с запахом дуба.

— Чуешь силушку богатырскую, бусурманин неадекватный? Чуешь тело отдохнувшее? Чуешь психологическую поддержку на космическом уровне и нервное успокоение всех загрязненных чакр? — с каждым новым хлестком прилетали новые вопросы. — Да ты-ко расслабься, милок, а то скукожился весь, аки виноград на солнце. Расслабься и получи удовольствие…

И в самом деле эти плети гарцевали и били по сжатым мышцам, массируя их и расслабляя. Я невольно погрузился в ритм хлопков, стараясь дышать через раз. Заодно украдкой осмотрелся.

Руки, ноги, синее человеческое тело. Ага, я человек. Кругом жар, пар и шипение. Судя по всему, я в одной из пыточных камер. Вот только эта пытка ещё и доставляла удовольствие…

Била меня вениками сухонькая ханум, да будет её нос морщинист и бородавчат. Слава Аллаху, эта уважаемая женщина была не обнажена, а носила залатанную ночную рубаху до пят. Если бы я увидел её голой, то мой член никогда бы не поднял голову — эта моральная травма стала бы могилой моего либидо.

Ханум стояла на дощатом полу, а возле её худых ног вился огромный черный кот и недоверчиво поглядывал на меня желтыми глазами. В углу маленькой комнаты потрескивал в печке огонь. Над печкой чернел закопчённый круглый чан, а в нем весело булькал кипяток.

Веники хлестали по телу, нагоняя пар и заставляя мои мышцы расслабляться, как под ласковыми ручками наложниц Самарканда. Я даже поймал кайф от этого процесса. Поры раскрылись и начали дышать без моего ведома. Я плыл по волнам блаженства…

Увы, плавание закончилось резко и неожиданно. У меня едва дух не выскочил, когда на распаренное тело вылился целый ушат ледяной, как сердце этой старой ханум, воды.

— Ёбаный же в нуге с халвой пополам!!!

Я всё-таки взвился под почерневший потолок, ударился головой, а потом стрелой помчался к маленькой дверце. Я хотел спастись. Я хотел жить…

И меня никто не пытался удержать!

Вслед раздалось довольное хихиканье.

Дверь едва не слетела с петель от моего удара.

Я свободе-е-ен, словно птица в небеса-а-а…

Ах!!! Пробежать удалось всего два метра, а потом я со всего маху вонзился в плотную снежную стену и застрял в ней, как муха в сетях трудолюбивого паука. Конечно же я сразу попытался вырваться наружу.