– Все уже есть. Тебе только нужно сказать "да". Нужно признать меня мужем, чтобы ребенок признал отцом.

– Тогда… я выздоровею?…

– Ты станешь мамой, а я отцом, – улыбнулся ей с нежностью, оглаживая по мокрым волосам. Укачивал, успокаивая. – Дитя выбрало тебя и хочет стать твоим ребенком. Но не может спустить в плоть, пока ты не признаешь мужа. Душа идет от матери, но плоть – от отца, и чтобы родиться во плоти, ребенку нужен отец. Он выбирает его, как и мать.

Эрика слушала его, млея от голоса и покоя, что он дарил. Сказка, рассказанная Эрланом, оставляла один вопрос:

– А если не признает… тебя…

Мужчина на секунду нахмурился:

– Значит, оставит и тебя. Но этого не будет, поверь. Мы сладились, и он об этом знает.

Самер с удивлением наблюдал за ними и чувствовал изумление пополам с благоговением. И только сейчас до конца понял и поверил тому, что говорили детты и ощутил себя частью этого сложного, неоднозначного, но прекрасного мира.

Выскользнул из комнаты, чтобы не мешать влюбленным и своим присутствием не вспугнуть уникальное таинство, которому и названия подобрать не мог.

И жаль было, что сам еще такого не познал, и теплилась надежда, что все еще впереди.

Взгляд ушел в сторону сидящего на траве у стиппа Шаха. Подошел и навис над ним, заглядывая в глаза. Тот отвернулся, и стало ясно, что он знал, что происходит, а значит, не мог не понимать, чем может закончиться. И врал, затягивал, скрывал…

– А ты, оказывается, сука, Шах.

Тот дернулся как от пощечины, глянул и опять опустил взгляд.

– Хотел, чтобы она умерла? Чтобы ни тебе, ни ему?

Вейнер зубами скрипнул. Уставился с тоской на лейтенанта:

– Я люблю ее, – заметил глухо.

– Люблю? И поэтому удавлю? Это не любовь, Шах – скотство.

Выпрямился, с нескрываемым презрением глядя на него, демонстративно сплюнул и хотел уйти, но Вейнер поднялся и перехватил его за руку. Он не мог оправдать себя перед собой, но не хотел быть сукой еще и для друзей:

– Я многого не знал и не мог знать.

Самер отдернул руку, морщась, словно в дерьмо вступил: