Эрлан щеки жене грел, целовал шепча:

– Ты вернешься, я знаю, голубка. Я дождусь, никому тебя не отдам, никто тебя не потревожит. Все хорошо будет, родная.

Шах переносицу сжал – слезы навернулись. Но как бы не было больно, надо кончать с этим трагифарсом.

– Эрл…

– Не надо, – уставился тяжело, исподлобья. И не видел бы его сейчас Шах, не поверил бы, что он вообще таким может быть. А ведь в чем только не подозревал.

– Надо, Эрл. Давай похороним ее и уйдем. Нам нечего здесь больше делать.

Лой задумался, взгляд застыл.

– Ты не один, Эрл. Я виноват. Но это было. Сейчас все иначе – я с тобой. Нас двое. Отпусти Эру, ее уже не вернуть. Не мучай себя.

Эрлан смотрел на брата холодно, лицо менялось, превращалось в хищное, презрительное.

– Готов уйти – никто не держит. Иди. Я шел двадцать лет. Желаю, чтоб каждый твой день был таким же, как мои.

Мстительный тон, этот горячий в ненависти шепот, жег Шаха. Но вызывал не раздражение, а вину, не желание послать, наорать, а добиться, чтобы его тоже услышал.

– Ты имеешь право так говорить. Да, имеешь. Но речь сейчас о тебе, а не обо мне. Я хочу помочь. Нас двое, Эрл, только двое. Я знаю, каково тебе…

– Знаешь? – выгнул бровь. Губы изогнула ухмылка, как оскал. – Нет, тебе только кажется, что знаешь. Ты только вначале пути по углям. С каждым днем тебе станет все сложнее идти, все труднее дышать. Ты не будешь знать покоя, будешь мечтать о смерти, но будешь множить ее, не получая себе. Ты будешь гореть заживо ежечасно. Сейчас в твоей душе тишина и пустота, и кажется можно, как-то существовать. Но это обман. Этот лед прикрывает твою боль, которая все глубже вгрызается под ним в тебя, съедает изнутри. И она выплеснется, сметая на своем пути все и всех. Ты еще не понимаааешь, нееет.

– Ты сходишь с ума, Эрл, – прищурил глаз Вейнер. – Это ты понимаешь?

Лой нахмурился, взгляд стал больным:

– Оставь нас, – прошептал как эхо.

– Она уже оставила. Ты здесь один, Эрл.

– Нет, – качнул головой. – Нет, Эя спит, но она проснется. Я должен охранять ее сон и быть рядом, когда проснется. А ты иди. Иди куда хочешь.

Вейнер склонился над телом девушки, уже не имея аргументов, не зная как донести до воспаленного разума брата, что он караулит мертвую, и сам становится мертвецом.

– Иди, Вейнер, – прошептал тот. – Тебе здесь точно делать нечего. Сейчас. Может быть потом, когда поймешь.