Светлый фон

Не составляло труда поверить, что тела детей могут лежать на корнях этих растений, а новые ростки подниматься из пустых глазниц. Содрогнувшись от глубочайшего отвращения, Спаркл пожалела, что не прихватила с собой канистру бензина и спички. И словно ее мысль приняли и поняли, несколько цветков, которые еще не нашли подходящий лист, чтобы вцепиться в него, обнажили сверкающие зубы. Их ненависть и жажда насилия буквально придавили ее к земле, и она с радостью последовала за Туайлой, которая направилась к выходу из кухни.

Но теперь та же ненависть давила на них везде, и в коридоре, и в квартире «1-Г», и в квартире «1-Д». Даже там, где дом вроде бы и не изменился, Спаркл чувствовала шевеление в стенах. Кое-где стена выпячивалась наружу, а потолок прогибался вниз, и не потому, что от времени потеряли прочность. Просто какая-то черная масса, будто гигантская раковая опухоль, распирала их изнутри.

Они заглянули в окошки двери грузового лифта в конце коридора. Увидели пустую кабину, но почувствовали присутствие в шахте чего-то изготовившегося к тому, чтобы вырваться из-под кабины, выломать дверь и наброситься на них.

— Ты это чувствуешь? — спросила Спаркл, когда они поспешили к западному коридору. — Вокруг нас?

— Да, — кивнула Туайла.

— Оно хочет убить нас.

— Так почему не убивает?

— Может, ожидание очень уж сладостно.

— Отложенное наслаждение? Ты когда-нибудь встречала такого парня?

— Это не парень. Это что-то… что-то дьявольское.

Они повернули в западный коридор, и голос Туйалы переполняли тревога и раздражение, когда она прокричала:

— Уинни? Где ты, Уинни?

— Уинни? Где ты, Уинни?

Скрываться более не имело смысла. Призрачный обитатель этого «Пендлтона» в любой момент знал, где они находятся, в коридоре его присутствие ощущалось так же явно, как это было на кухне.

Спаркл позвала Айрис, хотя даже в спокойные времена девочка практически никогда не откликалась.

* * *

Микки Дайм

Микки Дайм

Сидя на кухне доктора Кирби Игниса, Микки чувствовал, как что-то ползает у него в голове, и почему-то подумал о кроваво-красных ногтях матери, разбирающих письма ее почитателей, откладывающих достойные ответы и отбрасывающих остальные. Разумеется, в голове у него шевелились не пальцы матери. До этого вечера он мог бы испугаться таких ощущений. Пусть даже ощущения и являлись основой существования, плохих ощущений ему хотелось избегать. Но, поскольку он признал собственное безумие и сжился с ним, он предполагал, что причина проста: безумная часть его разума поднялась и отправилась на прогулку по его голове. Или что-то другое. Он сказал: «Пусть так», — и просто расслабился, не вмешиваясь.