— Я ее встречу без этой серой гадины, которая сидит рядом и отряхивается.
И, полный радостных надежд, он ушел, сказав, что визит его последний, если не случится что-нибудь особенное.
Но через две недели я опять увидел его в своем кабинете. С погасшими глазами, с дергающимися руками, с беспрерывным дрожанием левой ноги, положенной на правую. И, казалось, серая, отряхивающая пыль гадина сидела тут же, около него.
— Что с вами?
Он конфузливо огляделся кругом.
— Есть вещи, доктор, о которых говорить трудно, очень трудно. Неловко, знаете. И притом, это так интимно, этого нельзя выносить наружу…
— Поступайте, как хотите, но помните, что мы, доктора, свято соблюдаем врачебную тайну.
Больной начал говорить. Туманно, несвязно, прибегая к литературным оборотам, параллелям, метафорам…
Я скоро догадался, в чем дело. Не в первый раз приходилось мне быть исповедником роковой тайны неврастеников.
Его надежды на жизнерадостную встречу жены не оправдались…
Здесь врач подходит вплотную к тем граням, где требования науки сталкиваются с властными требованиями жизни.
Как врач, я мог посоветовать лишь одно: длительный курс лечения, восстанавливающий здоровье, при условии душевного покоя. Как человек, как мужчина, я понимал, что в иных случаях лучше разжечь свечку жизни с двух концов и быстро сгореть в иллюзии искусственной силы и бодрости. Хоть день, да мой!
Больной с нежной организацией нервной системы, весь трепет, весь порыв при обанкротившемся организме, внушил мне жалость и я совершил профессиональное преступление: дал ему искусственную молодость и страсть.
II
Я получил приглашение приехать на дом.
Меня встретил мой пациент, чем-то огорченный, но с сияющими звездами-глазами, весь точно на пружине, точно змея, ставшая на хвост. Я знал причину этого нервно-возбужденного состояния: ведь я давал ему этот огонь, на котором он сгорал медленно, но верно.
— Я пригласил вас, доктор, потому, что верю в вас. Моя жена больна, то есть не то чтобы больна, но, очевидно, нервное расстройство…
Никогда я не забуду первого впечатления от встречи с этой женщиной.
Она полулежала на кушетке и заговорила со мною томным, усталым голосом.
— Напрасно муж беспокоился. Я вовсе не больна. Так, нервы шалят.