— Может, герр Виктор не доверяет прислуге и боится оставить свою одежду?

— Да я-то доверяю. Как бы это объяснить… В общем, у меня приказ: одежду в чужие руки не отдавать. Почему — не знаю. Но приходится выполнять. Такой вот орднунг. Унд дисциплин.

— О, я поняла, приказ нарушить невозможно. Я только хотела как лучше.

— Все нормально. Если вы понадобитесь, я вас позову.

— Конечно. Если я понадоблюсь слишком поздно и буду уже спать, когда меня позовут, герр Виктор может зайти в комнату и разбудить. Дверь не будет заперта.

— Вы не боитесь не запирать дверь на ночь?

— Здесь некого бояться, в доме на ночь только вы и я.

— Хм… вы же можете оказаться неодетой.

— Но герр Виктор тоже может оказаться неодетым.

— Логично… — пробормотал Виктор и подумал: «А ведь похоже на то, что она совсем не против того, чтобы к ней ночью зашли. Неужели в этой реальности польские красавицы такие легкомысленные? Или в рейхе теперь признак хорошего воспитания — порадовать горничную?»

Он закрылся, наполнил ванну и добавил хвойную таблетку, затем стал изучать стоявшие в шкафчике бутылочки и выбрал крем-шампунь «Лонда», который, как он понял, не был красящим. Кроме того, он обнаружил электробритву «Филипс» с новой сеточкой, что также было нелишним.

После ванны, посвежев, Виктор вначале прошел в гостиную — у него возникла идея проверить, что же в рейхе за цветное телевидение. Похоже, что это была система NTSC; цвета не расслаивались при движении, как в советской последовательной, но красный получался с несколько морковным оттенком. Цветных программ оказалось только две из шести. Одна была официальной, и на ней транслировали какой-то хроникальный фильм о поездке фюрера на строительство дамбы в Голландии, с митингами и обилием партийных знамен, а на другой показывали нечто похожее на мыльный сериал, где главная героиня, цветущая дама с округлыми формами, попадала в разные комические ситуации. На остальных четырех шли: выступление комедийных артистов, культурфильм, спортивное обозрение и учебно-просветительская передача по астрономии. Виктор не стал тратить времени, выключил телевизор и поднялся в спальню, прихватив по дороге из библиотеки томик Есенина.

В спальне притаившаяся в углу блаупунктовская телерадиола вновь поманила его благами цивилизации. Виктор переключил ее на радио и, повертев настройку, наткнулся на «Аве, Мария»; прекрасная музыка, выбивавшаяся из общего для этого затерянного времени синкопированного звукового фона, как нельзя лучше подходила этому дому и вечеру. Что же в этом мире будет с классической музыкой? Может, ее центр переместится в СССР, где, несмотря на свинговый мейнстрим, процветает культ академического образования и академического искусства?