«Все ясно, — подумал он. — Весь этот побег был всего только сном. Надо было раньше догадаться. Похищение из кинокомедии, взлом банка данных, угон самолета… Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ладно, хоть в живых оставили. Что же предпримут наши? Обменяют на кого-нибудь? Нет, это вроде только агентов меняют или… а черт их всех знает».

— Я просто уверен, что он сегодня придет в себя, — раздался совсем рядом голос совершенно по-русски. — Если нет… ну, тогда можете меня четвертовать, как полного невежду.

«Тьфу, да это же латынь, а не немецкий. Надо оправдать доверие наших медиков…» Он сделал усилие и с трудом немного раздвинул веки.

— Смотрите! Смотрите!

— Дайте-ка пульс…

— Ну что, батенька, вы уже волноваться за вас заставили. Спите, как медведь в берлоге, чуть академиков друг с другом не перессорили. Лежите, лежите. Не все сразу.

…Конечно, в любом боевике с момента попадания на борт подводной лодки герой пережил бы уйму приключений. Лодка непременно должна была затонуть, и он спасся бы с аквалангом через торпедный аппарат, отстреливаясь из изобретенного в СССР раньше времени подводного автомата от итальянских боевых пловцов, а потом его в бесчувственном состоянии подобрали бы на борт моряки Шестого Атлантического флота НАУ, и он, придя в себя, прыгнул бы с борта авианосца в бушующий океан… нет-нет, захватил бы готовящийся к взлету корабельный истребитель-бомбардировщик и прыгнул с него прямо на палубу советского реактивного экранолета КБ Бартини, невидимого для радаров (кстати, почему о нем не было в повести?), и это явилось бы только началом приключений, потому что экранолет на самом деле угнан агентами японской разведки, владеющими карате в стиле «Отмороженный мастер» и имеющими на вооружении бронебойные сюррикены с дальностью прицельного броска до двухсот метров…

Но Виктор не пребывал в боевике. Он находился в другой реальности. А для реальности, даже для другой, он и так натворил слишком много.

… — Я в Москве? — спросил он, когда к нему вернулась способность говорить.

Пожилой врач с профессорской бородкой клинышком, которая делала его чем-то похожим на Айболита, и в старомодных круглых очках, дополняющих сходство, внимательно ощупывал его грудь и живот.

— Под Москвой. Но ненадолго. Забирают вас от нас, к сожалению. Говорят, март уже начался. Так это мы тоже знаем. Вы бы могли и до мая у нас побывать: у нас вишни красиво цветут… Пациент вы для нас, прямо скажем, очень интересный. Что поделать, у них свои соображения. Подавленного настроения, депрессии не ощущаете?

Забрали его уже утром на следующий день. В больничный двор въехала черная «мечта» с шофером и парой охранников. Выходя на крыльцо, Виктор вдохнул пьянящий воздух, озонированный солнцем, которое уже начало вытачивать остекленевшую филигрань на сугробах и отбрасывало синие тени от тех самых вишен, о которых вчера с увлечением рассказывал доктор. Из открытой дверцы доносились бодрые звуки старого фокстрота «Ho-hum». «Вот так — весна опять приходит, вот так — любовь уж близко ходит», — выводил дуэт из мужского и женского голоса. Виктор бросил себя на подушки кожаного дивана, захлопнул дверь, и мощная машина рванула навстречу ласковому солнцу и грядущей весне.