Глава XII Магистр

Глава XII

Магистр

«Let Hercules himself do what he may, the cat will mew, and dog will have his day» [7]. Я отложил томик Шекспира. Великий англичанин был тысячу раз прав, и мысли его были глубоки до такой степени, что до сих пор не исчерпаны до дна. Насколько мне известно, Старый Волк с творчеством этого гения знаком слабо, чтобы не сказать больше. Конечно, его молодые годы прошли на планете Плей, где Шекспир не котировался, а Высоцкого просто не знали. И там так же неизвестны слова другого гения, сказанные четыре столетия спустя, но удивительно созвучные с Шекспиром. «Не дозвучал его аккорд и никого не вдохновил. Собака лаяла, а кот — мышей ловил».

Строчки Высоцкого дали моим мыслям несколько иное направление. Я набрал на терминале связи код Ричарда и спросил его:

— Что нового?

Ричард только отрицательно покачал головой, и я отключился. Я прекрасно знал, если Ричард что-то обнаружит, он сообщит мне об этом в любое время суток. Тем не менее, такой диалог происходил у нас каждый день. Умом я это понимал, но вот эмоции всё-таки брали своё. Все мы каждый день и каждый час ждали чуда. Но его всё не было и не было. Я вздохнул, подошел к бару и достал из холодильника бутылку водки.

Ребята посмеивались над моим пристрастием к этому напитку. А Кристина даже как-то намекнула, что я рискую стать алкоголиком. Я тогда только улыбнулся в ответ и пошутил, что это — только начало; скоро я перейду на героин. Сам-то я знал, что ни алкоголизм, ни наркомания мне не угрожают. Видимо, когда я много лет назад попал в Монастырь, мне достался весьма крепкий по отношению к алкоголю организм. Я никогда не пьянел. Весьма приличная доза, которая в Миру свалила бы меня с ног, здесь делала меня только более раскованным и разговорчивым. Но чаще всего мне требовалась малая доза, чтобы отвлечься от одной темы и быстро переключиться на другую.

Так было и на этот раз. Ассоциативная цепочка: Шекспир — Старый Волк — Высоцкий; привела меня к мыслям о нашем самом тяжелом поражении и самых тяжелых потерях. А зацикливаться на этом у меня не было времени, дел было невпроворот. Я и за Шекспира-то взялся только затем, чтобы переключиться. И вот, на тебе, переключился. Волей — неволей, пришлось прибегнуть к более радикальному средству.

Я налил рюмку, достал из открытой банки солёный огурец: плотный, весь в пупырышках; отрезал ломик свежего ржаного хлеба и устроился в кресле. Чарка водки приятно обожгла глотку. Я крякнул, занюхал ароматным хлебом и начал похрупывать огурчиком, прислушиваясь, как по телу от пищевода и желудка разбегается тёплая волна. Андрэ как-то выразил недоумение по поводу того, что я, природный француз, пью и закусываю так по-русски. Я тогда рассказал ему, что в Миру я был женат на русской женщине и много лет работал в России: в Саратове и Свердловске. Именно тогда я оценил этот русский напиток и научился его употреблять.