Раз — и нос его резко опустился к самой воде, зрители ахнули, ожидая катастрофы, но нос тут же поднялся кверху, и ту же эволюцию проделала корма.

— Это достигается через манипуляции с балластом, — объяснял Тембенчинский всем желающим, — балласт можно перемещать по продольной оси воздушного судна. А воздух он гребет вон теми винтами, что позади дымящей гондолы… Внимание! Мерная миля!

Отчаянно чадящий дирижабль — вырывающийся из протянутых назад труб дым стал гуще и чернее, но искр не было, поскольку использовались свежеизобретенные гасители, — рванулся через облако пиротехнического зеленого дыма, обозначавшего начало мерной мили. Английский посол нажал кнопку собственного хронометра. И снова щелкнул ею, когда миля закончилась, и нос корабля окутали красные дымы.

— Двадцать один узел. — И при этом ведь еще старательно округлял вниз.

— А можно и так, — заметил Тембенчинский.

Дирижабль снова заходил на мерную милю. Только на этот раз — опустившись к самой воде, едва не чертя по ней моторной гондолой. В воду упал длинный вал с маленьким, таким отличным от воздушных, винтом.

Скорость резко возросла. Дирижабль мчался, как ошпаренный и потому выскочивший из воды кит. Уже перед самым концом мили он чуточку зарылся носом в волны, но сразу же выправился, хотя скорость и потерял.

— Тридцать четыре узла, — убито подтвердил англичанин сообщения русских.

Дирижабль между тем резко снизил ход, подполз к ангару и сбросил причальные концы. Когда за ним наконец закрылась стена эллинга, Баглир подошел к английскому и датскому послам.

— Господа, — заявил он им, — вас желают видеть государи. Я ожидаю вручения нот с требованием передачи острова Лесё под законный российский суверенитет…

Потому поспешившие к царям дипломаты не видели, как к Тембенчинскому, только собравшемуся потолковать с графом Сен-Жерменом, подскочил моложавый человек в морской форме и начал на него грозно орать. При этом фельдмаршал и светлейший князь только разводил руками, потом нашептал что-то человеку на ухо, и тот ушел, по-прежнему недовольный, но спокойный.

— Кто это был? — поинтересовался Сен-Жермен.

— Неужто не догадываетесь? А где ваше всеведение?

— Оно мне страшно надоело! Всегда загадки… Голова потом болит. Ну ладно. Кулибин?

— Нет. Он все еще совершенствует параболический прожектор. И остается штатским человеком…

— А вы теперь все в мундирах. Тогда кто там остался? Голенищев-Кутузов? То-то он и кадетов привел посмотреть.

— Именно.

— А отчего он кричал, если не секрет?

— Вам скажу. Все равно ведь разнюхаете. Во время второго прохода мерной мили воздушный корвет «Опытный» серьезно повредил набор в носу и сжег одну передачу. Многие фермы каркаса прогнуты — те, что металлические, или сломаны — те, что деревянные. Рамы с пропеллерами сдвинулись во время прохождения мерной мили, оси винтов сместились, и скорость упала вдвое. Вот Иван Логинович и пришел мне попенять, что я сырой и не вполне готовый корабль перед всем миром показать решил. Сам он нагрузки наращивал методично и осторожно. Так же постепенно совершенствовал конструкцию. Ни одной аварии за полгода. А тут… Я его утешил, обещал, что помогу выговорить средства на постройку еще двух воздушных судов — меньшего и большего. Это, конечно, в мирное время. В случае войны нам придется строить копии «Опытного», улучшая их по мере возможности… Это я вас так пугаю. И вообще, граф, неужели вам хочется жить в скучном, предсказуемом мире? Европа останется Европой, даже и с дирижаблями.