И земля перестала шевелиться… Поднявшись с колен, – люди взирали на него с благоговением и страхом, – он увидел, что бородавчатые гады исчезли. После тризны, больше похожей на праздничный пир, – люди ведь радовались победе! – братья, что привели их в деревню, преподнесли Юстэсу белый плащ, искусно выделанный из кожи какого-то животного.

– Люди спрашивают, – сказали они, – не хочешь ли ты, колдун, остаться? Умерший был здесь набольшим. Они хотели бы тебя на его место.

– Я не колдун! – с сердцем отвечал Юстэс. – И остаться здесь я не могу.

– Тогда научи нас защищать наши могилы! – потребовали они.

– Что мне сказать им? – растерялся юноша, невольно ища поддержки у Ла Маны.

– Освятить клочок земли за оградой – и пускай там хоронят… – предложил тот.

– Я – воин, а не священник! – запальчиво возразил Гилленхарт. – Я сражаюсь во имя Господа, но проповедовать и отправлять требы… Смею ли я давать этим людям напрасную надежду?

– Почему нет? – с всегдашней своей ухмылочкой переспросил Ла Мана. – Хуже всё равно не будет.

– Ладно, – не сдавался юноша, – а где взять святую воду? И я не помню точно, что нужно говорить.

– Просто попроси хорошенько! – отвечал пират, подмигивая, и указывая большим пальцем куда-то вверх.

После глубоких раздумий Юстэс велел принести большую чашу с водой.

– Оставьте меня одного! – велел он людям, и те послушно исполнили его приказание.

Оказавшись в одиночестве, он долго молился, прося Отца Небесного помочь ему, а заодно – простить за возможное святотатство. Его раздирали страшные сомнения: ведь он даже не имеет духовного сана!.. Кто он вообще такой? Обычный грешник… Хотя сказано же в Писании: «Каждому воздастся по вере его!»

– Верую, Господи, в силу Твою!.. – истово шептал он, опуская в чашу нательный крестик. – Не я, Ты сделай это, Господи, ради этих людей! Дай этой воде Свою силу!..

После они выбрали место, и Гилленхарт обошёл его кругом, разбрызгивая воду из чаши и творя молитву.

– Я сделал всё, что мог… – сказал он им на прощанье.

Потом все жители деревни смотрели со стены, как они уходят, пока маленькие фигурки не слились с дорогой, уводящей вниз. И тёмные соседи их тоже глядели украдкой из своих нор и пещер.

Вечером, у костра, Ла Мана всё молчал, а потом неожиданно спросил:

– Как думаешь, мы – живы или уже умерли?