— Он… ненавидит магов. Как и мисс Роджерс. Как и Аврора Оскотт. И еще наверняка многие из простых людей, кто не показывает это. Они боятся, что мы займем их место — боятся угрозы, которую несем. Потому что один недоучка-менталист способен внушить что угодно и прочитать твои мысли. Потому что наш Король когда-то в минуту гнева, потеряв контроль над своей силой, стер дочиста разум профессора Оскотта, довел его до состояния агукающего младенца. Потому что один огненный маг, разъярившись, способен сжечь целый зал за пару минут. А я… даже не представляю, на что способна я.

— Ты способна на чудо, моя Маэлин. Потому что ты сама — чудо. — Морвин тепло посмотрел на меня и поцеловал в макушку. — И ты еще докажешь этим глупцам, что магия способна не только разрушать, но и исцелять тоже. Магия лишь инструмент — как нож, которым врач спасает жизнь, хозяйка режет хлеб, а убийца вспарывает живот. Цель зависит от направляющей его руки, от руководящей воли. Но ты ничего не можешь сделать — у обычного человека все, что непривычно, без разбору кладется разумом в коробочку «опасно». Наверное, какой-то древний защитный инстинкт, который пришел из глубины веков.

— Тебе надо идти к нам профессором истории. Откуда ты знаешь? — улыбнулась я. Мне так нравились редкие моменты, когда он бывал серьезен, как сейчас.

— Просто я тоже долго складывал в эту коробку многое, — пожал плечами Морвин.

Он потянул меня за руку, и мы потихоньку тоже направились в сторону Академии пурпурной розы.

Леди Ректор молча налила нам чаю. Ее губы были поджаты, движения маленьких сухоньких рук — аккуратны и отточены. Она дождалась, пока мы с Морвином заберем с ее массивного ректорского стола чашки и вернемся на диван, после чего откинулась на спинку высокого мягкого кресла и устало прикрыла глаза.

— Моя вина. Я не увидела. Не разглядела в Авроре растущего сгустка тьмы. А ведь эту девочку помню с того момента, как угловатый подросток с большими голубыми глазами подступил под мое крыло в Эбердин. Столько лет ее учила, видела ее острый ум, волновалась из-за некоторой надменности, из-за чего Аврора всегда была одинока… пока однажды, на выпускном курсе ее соседкой по комнате не стала некая мисс Кэти Лоуэлл.

Мама. На душе стало теплее от простого упоминания ее имени. Как же я скучаю по ней! Как многое надо будет рассказать при встрече. Почему-то я не сомневалась, что в отличие от папы, она поймет меня с полуслова. Так что, пожалуй, длинный разговор надо будет начать именно с нее. И желательно, наедине.

Леди Ректор, меж тем, продолжила рассказ — пожилые люди часто помнят то, что было много лет назад, намного острее и четче недавних дней. И сейчас я знала, что у нее перед глазами как живые встают образы моей веселой и непосредственной мамы и холодной, надменной Авроры Оскотт в ученических платьях — а мне было так странно представлять, что эта грымза тоже когда-то была молодой.