Он словно узнавал меня заново. И я — заново привыкала к его рукам после долгой разлуки.

По коже бежали мурашки, жгучий жар сменялся колким, искрящимся теплом. Еще несколько движений кончиками пальцев — по лицу, по закрытым векам, по носу до самого кончика, скулам, щекам…

Жаль, что дрогнувшим губам моим так и не досталось этого мучительно-нежного прикосновения.

— Маэлин… ложись спать. Ты должна набраться сил. Потому что не позднее этой ночи тебе нужно вернуться обратно в свой мир.

Я распахнула глаза.

— Что?..

Он смотрел на меня пристально, не отрываясь, потемневшим и мрачным взглядом.

— Ты не можешь пойти на рассвете к Иланне. Если только попробуешь принять участие в церемонии принесения даров Великой Матери, она раскусит, что ты никакая мне не жена. И тогда тебя убьют прямо там, на месте, за осквернение чужим присутствием святого места. Потому — уходишь этой ночью. И не возражай.

— Но как она узнает?! Я все равно не понимаю! — возмутилась я и отстранилась. Он убрал с моих плеч руки.

— Это полностью моя вина — я сам подкрепил ее подозрения, прости. Когда назвал тебя при ней «девушкой», а не «женщиной». Ты можешь не знать нюансов нашего языка, на котором говоришь из-за своей магии, но «девушка» у нас означает совершенно четко… «девственница». Жену так никто в здравом уме не назовет. Да еще твой ошарашенный вид после моего… после моих слов был более чем красноречив.

Да уж. Меня так и подмывало спросить, а какой еще у меня должны был вид быть после его признания Иланне в том, что «любит эту девушку». Не каждый день мне в любви признаются! Даже таким вот странным, косвенным способом.

А потом до меня дошел истинный смысл его слов, и я почувствовала, что краснею.

— Мало ли, что она думает. Наверняка ведь она не узнает, — выдавила я из себя, смущаясь еще больше.

— В том-то и дело, что узнает, — покачал головой Морвин. — Неруда меня просветила. Оказывается, вход в Храм Великой Матери защищен особыми чарами. Для принесения даров туда могут войти только замужние женщины. Девушек… полог просто не пустит. Так что она прекрасно понимала, что делает, когда приглашала тебя принять участие в церемонии.

Я увидела, как вопреки всему, вопреки внешнему спокойствию, вопреки разумным словам о том, что я должна срочно возвращаться… в его глазах разгорается пламя, которое я очень хорошо знала. Которое успела уже забыть за эти бесконечные, отравленные горьким одиночеством дни — и вот теперь тоже вспоминала заново.

— То есть… — мой голос сорвался до едва слышного шепота. — Ты хочешь сказать, что единственное препятствие моему нахождению здесь… в том… что наш «брак» не консумирован?