– Только шевельни своим поганым пальчиком – и я оттяпаю тебе ухо, – тихо пригрозил Мэтью.

Я удивленно наклонила голову и поняла, в чем дело. Грязные мальчишечьи пальцы застыли на моей поясной сумке.

Даже в своем времени я всегда улавливала в Мэтью потенциальную склонность к проявлению жестокости, а в елизаветинском Лондоне она проявлялась намного отчетливее. И все равно я не понимала, откуда в нем столько злобы на несчастного малыша.

– Мэтью, прекрати! – потребовала я, видя испуг, застывший на грязном мальчишечьем лице.

– Другой на моем месте попросту отсек бы тебе ухо или потащил к судье, – угрюмо произнес Мэтью, щуря глаза.

Неудачливый воришка побледнел еще сильнее.

– Довольно! – сказала я мужу, касаясь мальчишечьего плеча.

От моего прикосновения он вздрогнул. Ведьминым глазом я увидела отвратительную сцену: тяжелый мужской кулак, с силой бьющий по худенькому плечу, затем удар о стену. Под грубой рубашкой – единственной одеждой в холодный зимний день – прощупывалась ссадина, еще не прекратившая кровоточить.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Джек, миледи, – прошептал мальчишка.

Кинжал Мэтью по-прежнему был приставлен к его уху. На нас уже обращали внимание.

– Убери кинжал, Мэтью. Нам нечего опасаться этого ребенка.

Мэтью убрал кинжал. Он все еще был взбешен случившимся.

– Где твои родители?

– У меня их нет, миледи, – пожал плечами Джек.

– Энни, отведи мальчика домой. Пусть Франсуаза приготовит ему поесть и найдет какую-нибудь одежду. Неплохо было бы вымыть его в горячей воде, а затем уложить в кровать Пьера. Вид у него усталый.

– Диана, ты не можешь подбирать с улицы каждого лондонского сироту, – сказал Мэтью и для подкрепления своих слов звякнул кинжалом.

– Франсуазе он пригодится для разных мелких поручений, – заявила я, убирая Джеку волосы со лба. – Джек, ты согласен мне помогать?

– Угу, госпожа, – ответил он.

В испуганных глазах мальчишки появился проблеск надежды. Следом согласие выразил и его голодный желудок. Громкое урчание снова заставило мой ведьмин глаз открыться. Желудок был совершенно пуст, а тоненькие ножки Джека тряслись не столько от страха, сколько от слабости. Я вынула из сумки, которую он пытался украсть, несколько монет и протянула Энни: