Королева и Фалабас обменялись многозначительными взглядами: оставалось только надеяться на лучшее.

– Стихотворение! – неожиданно обрадовался дракон. – Брандариум любит поэзию.

Пока Типсар устраивался за берёзовым пюпитром, специальной подставкой для нот или книг, небольшая группа жандармов с огромной бочкой незаметно подкралась к дракону, чтобы ни одна слеза из его глаз не упала на землю.

Принц тем временем развернул лист лавра, плотно усеянный словами, откашлялся и громко произнёс:

– «Увядший гладиолус» поэта Типсара из Листвянки!

Брандариум устроился поудобнее и приготовился слушать.

– Больнее обожжённого пальца мне грустный вид твой, о увядший гладиолус. Ещё вчера ты был красив и нежен, ещё вчера благоухал ты, а сегодня ты весь скривился и состарился, увял…

– Да, тут, ребята, не до слёз! – не сдержался Рилло. – Мы же сейчас с тоски умрём. Через полчаса завянем все, как и твой гладиолус!

Брандариум послушал ещё минуту, а потом начал нервно бить хвостом по земле и, фыркнув пару раз, наконец не выдержал:

– Ну всё! Хватит! Занудство какое-то, а не поэзия!

– Что-о-о-о-о?! – вознегодовал принц. – Да как ты смеешь, толстяк крылатый!

Рилло со своей ветки неодобрительно покачал головой и громко заметил:

– Держитесь крепче, ребята! Дело – труба!

– Кто толстяк? Я – толстяк? – зарычал Брандариум.

– Этот дракон совершенно ничего не понимает в поэзии. Казнить его! – приказал Типсар жандармам.

Приказу никто не подчинился, и принц покинул сцену и поляну, гневно шагая через толпу. Королева Джеминия закрыла лицо руками: её драгоценный сын опять всё испортил.