– Еще не понял? – спросила Сепия.

И я догадался. В Государстве за потерей конечности обычно следовало протезирование, а потом – выращенная в резервуаре или органически отпечатанная замена из собственных тканей реципиента. Были, однако, и другие методы… Но я решил не демонстрировать свою осведомленность:

– Может, объяснишь?

– Кроме весьма продвинутого нанокомплекса у меня есть некоторые интересные генетические поправки, унаследованные по материнской линии: комбинация нитей ДНК амфибий и плоских червей.

Она умолкла, позволяя обуть себя в сапожок. Я подтянул его повыше, так что верхушка почти касалась ее трусиков. Теплое бедро прижималось к моей руке, а когда я активировал липучки, это действие показалось мне интимнее всего, что я вытворял с кошечкой прежде.

– Но ты, конечно, знаешь, о чем я.

Трудно уклоняться от прямого ответа при столь близком контакте форсов.

– И долго? – спросил я.

– Когда мы доберемся до Панархии, нога уже вырастет, – объяснила она, – но еще несколько недель ей потребуется поддержка, пока кость не затвердеет.

– А мускулы?

– Ты не заглядывал в мой чертеж?

– Мельком.

– Постоянная стимуляция во время роста и после. – Она протянула руку и похлопала по новой пустой ноге-оболочке. – Без этого процесс занял бы больше времени, но все равно шел бы. Лет пятьдесят назад, после гадкой инфекции, занесенной одним инопланетным грибком, я носила подобный рукав.

Я выпрямился и отступил.

– И как тебе это нравится? – спросила она, тоже поднимаясь.

Как мне нравилось то, что моя нынешняя любовница частично плоский червь, частично амфибия и может отращивать утраченные конечности?

– Думаю, это здорово, – сказал я, – поскольку у нас тут нет приспособлений, чтобы вырастить или сконструировать тебе новую ногу.

– Ну и хорошо, а то некоторые считают это… неприятным.

Я протянул руку, приобнял ее за талию и прижал к себе. Поцеловал. Когда же мы наконец оторвались друг от друга, сказал:

– Я в некотором роде участвовал в разработке подобных вещей, а еще я чертовски счастлив, что ты жива.