Она фыркнула:

– Не настолько, насколько вы думаете. В первую очередь он распорядился установить больше гелей на рифте, чтобы те занимались симуляциями. Принимая во внимание обстоятельства, мы сочли непотизм хорошим знаком.

– Это черные ящики, Роуэн. Они создают свои собственные связи, а мы не знаем, какой логикой они пользуются.

– С ними можно поговорить. Если хочешь узнать, какой логикой они пользуются, надо просто спросить.

– Господи боже ты мой! – Скэнлон закрыл лицо руками, глубоко вздохнул. – Послушайте. Насколько нам известно, гели ничего не знают о языке.

– С ними можно поговорить. – Роуэн нахмурилась. – Они отвечают.

– Это ничего не значит. Может, они выучили, что когда кто-то издает определенные звуки в определенном порядке, то они должны производить отдельные звуки в ответ. Они могут не иметь даже отдаленного представления о том, что эти звуки значат. Гели учатся говорить исключительно путем проб и ошибок.

– Но так и мы учимся, – замечает Патриция.

– Не нужно читать мне лекций о том, в чем я разбираюсь! У нас есть языковые и речевые центры непосредственно в мозгу, на уровне ткани. Это дает нам общую точку отчета. А у гелей ничего такого нет. Речь для них вполне может быть одним огромным условным рефлексом.

– Ну, – сказала Роуэн, – он делает свою работу. У нас жалоб нет.

– Я хочу с ним поговорить.

– С гелем?

– Да.

– Зачем? – Неожиданно она стала подозрительной.

– Я специализируюсь по инопланетянам.

Корп промолчала.

– Вы мне должны, Роуэн. Ты, сука, мне должна. Я десять лет служил Энергосети, как верный пес. Я отправился на рифт, потому что ты меня туда послала, и теперь я – пленник, вот почему… Это наименьшее, что ты можешь сделать.

Патриция, глядя в пол, пробормотала:

– Мне жаль. Мне так жаль.

А потом перевела взгляд на него: